его голова запрокидывается вперед, а грудь замирает, я выдергиваю нож из его горла и медленно делаю шаг в сторону, становясь прямо перед другим.

Его лицо бледно, глаза расширены, и он пытается скрыть свой страх за рычанием, но это так же плохо, как и его игра в крутого парня.

— Открой рот, — приказываю я.

— Пошел ты!

Это была его ошибка. Я засовываю внутрь нож, прижимая лезвие к его языку и даю ему почувствовать вкус крови его друга.

Я делаю это осторожно, чтобы случайно не отрезать ему язык, мне нужно, чтобы он заговорил, в конце концов. Он кричит, сопротивляясь лезвию, а когда я выдергиваю его, то парня рвет на пол: кровь, слюна и содержимое его желудка брызгами падают на бетон.

— Мне кажется, тебе не понравился вкус, — говорю я ему, перешагивая через беспорядок к его мертвому другу. — Атлас, сделай одолжение, поверни его голову в мою сторону.

Атлас молча подходит и поворачивает лицо парня в мою сторону, заставляя его смотреть, как я медленно ввожу лезвие в горло мертвеца, все еще истекающего кровью. Звук хлюпающей плоти и мышц смешивается с его рвотными позывами и хныканьем.

— Дело в том, — бесстрастно говорю я, покачивая лезвием и покрывая им сталь. — Что мы, люди, считаем себя несокрушимыми. Мол с нами ничего не может случиться, но видишь, какая мягкая эта плоть? Видишь, как легко ее разрезать глубоко и ровно?

Я слышу, как он бьется, вырываясь из рук Атласа.

Я достаю нож и поворачиваюсь, обнаружив, что Атлас уже держит рот парня открытым. Я медленно ввожу нож внутрь, давая ему почувствовать вкус, ощутить, как кровь покрывает его язык. Даю ему понять, что происходит с теми, кто идет против гребаных Сэйнтов. Мы — короли, которые сидят на троне, семья, которая правит, и те, кто против нас, будут страдать.

Вот только я не знал, что он действительно захочет умереть. Никто не хочет. Это неизбежно, и как раньше, когда мы считали себя несокрушимыми, мы пытались избежать смерти, делая вид, что конец не наступит для всех нас. Поэтому я не ожидаю, что он приложит все свои силы, чтобы оттолкнуться от Атласа и всадить нож в горло.

Я не успеваю вытащить его, и лезвие протыкает горло.

Он булькает и захлебывается, изо рта льется кровь.

— Нет! Cazzo (прим. пер. — Черт)! — кричу я, потянувшись к веревкам. — Позовите Девона!

Атлас выбегает из комнаты, когда я дергаю парня и укладываю его на пол, но я не знаю, что делать, а мне нужна была эта гребаная информация! Черт.

— Merda (прим. пер. — Дерьмо)!

Кровь свободно льется, заливая парня. Она течет из его рта, по щекам, но глаза, они улыбаются, как будто он победил.

— Stonzo (прим. пер. — Мудак)! — кричу я.

Девон прибегает вместе с Атласом, бросает взгляд на мужчину и насмехается.

— Он мертв.

— Тогда, блядь, спаси его! Мне нужно имя!

— Он разорвал дыхательное пути, я не могу это исправить.

В ярости я бросаюсь на тело. Я бью кулаком в лицо парня, один удар, второй, превращая его в окровавленное месиво. Мужчины просто стоят и смотрят, как я реву от злости, а потом пинаю тело и выбегаю из подвала. Я не стал отмываться от крови и снова отправился в спортзал. Мой кулак летит в грушу, кровь размазывается по материалу, а по костяшкам пальцев пробегает боль. Я разбил их о его лицо, а удар еще больше разорвал раны.

Я позволил боли и злости поглотить меня, позволил ей взорваться.

С каждым ударом костяшки пальцев все больше болели, кровь ручьями стекала по рукам и ладоням, падала на деревянный пол и размазывалась по подошвам моих ботинок.

— Габриэль?

Я замираю от ее голоса, прежде чем обратить гнев на нее.

— Амелия, — я бросаюсь к ней, и ее лицо искажается от страха, когда она видит кровь, беспорядок на моих руках и, вероятно, на лице, поэтому отшатывается назад. — О, все еще боишься меня, да? — я смеюсь без юмора. — Жаль, что ты не показывала этого, когда я трахал тебя прошлой ночью.

Она хмурит брови.

— Что случилось?

— Хочешь знать, Амелия? — я останавливаюсь в дюйме от нее, дышу тяжело и громко, достаточно, чтобы пошевелить пряди волос, обрамляющие ее лицо. — Я только что убил человека и заставил его друга выпить его кровь, — она сглатывает, глаза расширяются. — Я взял нож и вонзил его в горло.

— О Боже!

— Моей красивой жене это не нравится? — я рычу. — Ты опять собираешься бежать? Убегать от всего этого, как ты и умеешь, — ее ноздри раздуваются. — Ну же, Амелия, разозлись. Покажи мне эту гребаную leonessa в себе.

— Пошел ты, Габриэль.

— Я бы не отказался трахнуть тебя прямо сейчас. Вонзиться прямо в твою тугую киску. Ты ведь не будешь сопротивляться, тебе же так этого хочется. Ты притворяешься, что ты охуенно сильная. Заботливая мать, готовая на все ради своего сына, но ты отчаянно жаждешь моего внимания, даже если сама, блядь, в это не веришь. Я это вижу, — я прижимаюсь к ней, сталкивая наши груди. — Так давай трахаться, Амелия, давай дадим тебе то внимание, которого ты так жаждешь.

Она бьет меня.

Сильно. Моя щека горит от боли, а голова поворачивается в сторону. Кровь струйкой стекает на язык из того места, где зубы разрезали щеку.

Но этого достаточно. Не настолько, чтобы ярость отступила, а рациональное мышление вернулось на место. Но этого достаточно, чтобы распознать боль на ее лице, а не страх.

— Амелия, — начинаю я.

— Пошел ты. Пошел ты, Габриэль Сэйнт. Иди к черту! — она отталкивается от меня и выбегает из комнаты.

— Амелия! — я с ревом бросаюсь за ней. — Амелия, подожди!

Она останавливается у подножия лестницы и поворачивается ко мне.

— Ты никогда больше не прикоснешься ко мне, Габриэль. Никогда. Я ненавижу тебя.

— Амелия, мне жаль…

— Жаль? Тебе жаль? — она смеется. — Мне тоже, Габриэль. Мне тоже жаль, что я позволила себе думать о том, что ты можешь быть больше, чем монстр, которым ты и оказался. Ты можешь получить мою свободу. Мою жизнь. Но я? Меня ты не получишь.

Я разрешил ей уйти и опустил голову, закрыв глаза от тяжелого груза разочарования, свалившегося на мою грудь.

Все катилось к чертям. Весь мой гребаный мир рушился у меня под ногами.

Это было саморазрушение.

Я сгорал изнутри, вместе с ней, этим городом и моим мертвым братом…

Глава 28

Амелия

Когда я училась в третьем или четвертом классе, моя учительница сказала то, что