То есть откладывать исповедь было уже совсем некуда, больше не отговоришься, что невозможно рассказывать серьёзные вещи с набитым ртом.

– Ну так это вполне обычное дело, – заверил его ШиКоНах. – Многие помнят свою прошлую жизнь. Одни с раннего детства, другие уже взрослыми вспоминают. Конечно не каждый второй, а примерно один из нескольких сотен. Но согласись, в сумме ничего так число.

– Наверное. Я не знаю. Мне всё равно, что там помнят другие. Может, у них крепкая психика, или прошлая жизнь была похожа на нынешнюю. Или им тоже трудно, но это мне ничем не поможет. С собой-то каждый справляется сам. Я пока не особо справляюсь. На нетвёрдую троечку. Говорю себе, что просто спьяну приснилось, полная ерунда. С этой концепцией жить легко и приятно. Но…

– Но при этом ты знаешь, что на самом деле не приснилось, а вспомнил?

– Не то чтобы именно знаю, хотя… Ну, наверное да.

– На твоём месте я бы особо не парился, – сочувственно сказал ему друг. – Жизнь – это то, что происходит с сознанием. В этом смысле нет разницы между снами и тем, что случается наяву.

– Да, наверное. Теоретически. А на практике всё-таки есть. Мне, понимаешь, приснилась – ладно, предположим, что вспомнилась – совсем хреновая жизнь. И не где-нибудь, а в ТХ-19. Сколько раз там бывал, неизменно думал: какое же счастье, что я здесь не родился. А оказалось, родился. Спасибо, конечно, что когда-то давно, а не прямо сейчас. Жизнь получилась короткая и бессмысленная, как у всех там. Но при этом я, то есть, он… Короче, тот нелепый, несчастный, глупый, злой, потерянный человек, которым я был, или всё-таки не был, придумал Грас-Кан. Грезил им с детства. Он мне снился. И за окном мерещился иногда. Город-счастье. Вечный праздник, где всегда хорошо. Проснувшись, я записывал всё, что помнил, но этого было слишком мало, я начал сам сочинять. Придумывал, как там всё устроено. Рисовал его улицы и дома. Даже поступил в художественное училище, специально, чтобы научиться хорошо рисовать мой волшебный город, само по себе рисование меня совершенно не интересовало, как и все остальные занятия и дела. Причём, понимаешь. Обычно в ТХ-19 люди, повзрослев, выбрасывают детские фантазии из головы. А я – наоборот, хотел свой Грас-Кан всё сильнее. Даже если мне там оказаться не светит, чтобы он хоть где-нибудь по-настоящему был. Но его нигде не было. Я ненавидел весь мир за то, что в нём нет моего Грас-Кана. И себя – за то что родился не там… Вот примерно на этом месте мне надо бы выпить водки. Залпом, стакан. Упасть под стол и заплакать. Но ты мне, пожалуйста, не давай.

– Так вот оно что, – присвистнул Ший Корай Аранах. – Я в шоке, конечно. Но при этом совершенно не удивлён. И готов спорить, что это твоя настоящая память, а не сон, не фантазия. Чувствую, что это так.

– Папа говорил, я в раннем детстве часто плакал от счастья. На вопрос: «Что болит? Тебе плохо?» – отвечал: «Чересчур хорошо». Я сам не помню; неважно. Раз он говорил, значит было именно так. Чем не косвенное доказательство. Хотя я всё равно не уверен. Потому что не хочу быть уверен. Наоборот, хочу твёрдо знать, что это просто моя фантазия, помноженная на манию величия и опыт работы в ТХ-19. И на третий ящик вина.

– Но почему? По-моему, здорово о себе такое узнать. Не представляю, что может быть круче, чем сделать вклад в овеществление новой реальности. Я бы на твоём месте от радости прыгал до потолка.

– Ну если только сам факт узнать, без подробностей, то круто, наверное. А с подробностями – беда. Я был… я приснился себе очень жалким. Бесталанным художником, горьким пьяницей, злым неудачником, который мстил за свою паскудную жизнь всем, до кого дотягивался. Слабым. Тем, кто был ко мне привязан. Всех своих женщин мучил и унижал. Правда, не получал от этого ни малейшего удовольствия. Но продолжал в том же духе – ну, как бы назло себе, в наказание. Раз не родился в прекрасном Грас-Кане, будь дерьмом, чем хуже, тем лучше… Господи, я что, правда рассказываю всё это тебе?

– Рассказываешь, – подтвердил ШиКоНах. – И правильно делаешь. Ещё не хватало, чтобы ты и дальше в одиночку терпел. Эй, ты чего? Это было в другой, прошлой жизни. Больше нет того чувака, который маялся дурью, мучил себя и других. Он давным-давно умер. А ты родился в Грас-Кане. Из чего, кстати, следует, что по самому большому счёту, он правильно жил.

– В конце концов он… я принёс себя в жертву, – вымученно улыбнулся Анн Хари. – Умер, вернее, покончил с собой как бы в обмен на Грас-Кан. Чтобы чудесный город однажды где-нибудь появился. Спьяну, конечно, на трезвую голову не решился бы. Я… он был не то чтобы большим храбрецом. Но допившись до полной утраты рассудка, придумал такой обмен. По-моему, это самый неправдоподобный момент в истории. Превращает её в глупый сон. Всё-таки человеческая жизнь это слишком мало, чтобы получить за неё аж целый Грас-Кан.

– Тем не менее, жизнь – единственное, что есть у человека. Поэтому ценность её велика. Тем более, в ТХ-19, где смерть, говорят, так мучительна, что не каждое сознание может после неё уцелеть.

– Не знаю, – вздохнул Анн Хари. – Наверное. По всему выходит, ты прав. К тому же, я не один такой молодец. На сегодняшний день нас одиннадцать. Хотел бы я знать про всех! Интересно, у них теперь тоже всё хорошо? Я имею в виду, они тоже потом родились в Грас-Кане? И прожили там счастливую долгую жизнь? Или живут вот прямо сейчас? И ни черта не помнят? Или помнят, но никому не рассказывают, как я сам не рассказывал? Хотя тебе-то уже рассказал.

– Есть теория Большой Справедливости, – сказал Ший Корай Аранах. – Как подавляющее большинство старинных философских теорий, ни доказать, ни опровергнуть её нельзя. На всякий случай вслух её не высказывают, только читают и переписывают с обязательной ссылкой на оригинал. Но слушай, если уж кто-то однажды её записал, значит ложью она не является.

– А то бы создатель теории просто не смог довести свои записи до конца, – подхватил Анн Хари.

– Вот именно. Но всё равно я рад, что теперь имею возможность пересказать её на потустороннем языке. Так вот, согласно теории Большой Справедливости, каждое существо, намеренно или даже невольно сделавшее вклад в овеществление новой реальности,