– Привет, – начинаю я, подражая ему во всем, включая английский акцент и все остальное! О, нет. Чувствую, как краснею. И уже без акцента добавляю: – Отличный разворот.

– Ах, да, – отвечает он, слезая с мотоцикла. – Я не в силах контролировать собственные импульсы. По крайней мере, мне часто об этом говорят.

Прекрасно. За метр восемьдесят проблем с самоконтролем и прочих бед. Я складываю руки на груди, как Гильермо.

– У тебя, наверное, лобная доля мозга недоразвита. Она за контроль отвечает.

Это его смешит. И лицо сразу расползается в разные стороны.

– Ну, спасибо за экспертное врачебное мнение. Премного благодарен.

Я рада, что насмешила его. У него приятный смех, непринужденный и дружелюбный, я бы даже сказала приятный, но я этого не замечаю. Честно говоря, я склонна думать, что это у женя проблемы с импульсивностью, ну, то есть раньше были. Но теперь я все контролирую.

– И какие импульсы тебе не удается сдержать?

– Боюсь, что все, – отвечает он. – В этом-то и проблема.

Да, проблема. Он создан по специальному заказу, чтобы мучить людей. Я уверена, что ему не меньше восемнадцати и что на вечеринках он стоит один у стенки, опрокидывает шоты один за одним, а длинноногие девицы в красных, как пожарная машина, коротеньких платьях стекаются к нему, покачивая бедрами.

Я, конечно, в последнее время по вечеринкам не хожу, но я посмотрела много фильмов, и он точно из таких парней: необузданный, одиночка, с ураганом вместо сердца, он все время чинит беспредел, часто меняя города, девчонок, меняя в своей трагической и непонятой жизни всё. Реально плохой мальчик, не то что те подделки, что учатся со мной в художке, с татухами и пирсингом, капиталом и французскими сигаретами.

Этот, я уверена, только что из тюряги.

Я продолжаю исследовать его «недуг» – дело в том, что я провожу медицинское исследование, а не в том, что он меня интересует, и не в том, что я с ним флиртую или типа того.

– Вот если бы ты оказался в комнате с Кнопкой, ну, той самой, которая активирует ядерную бомбу, что приведет к концу света. Только ты и она, человек и кнопка, ты бы нажал? Вот так вот, ни с того ни с сего.

Я опять слышу этот чудесный непринужденный смех.

– Тыдыщ, – говорит он, изображая взрыв руками.

Тыдыщ, точно.

Он пристегивает шлем к багажнику мотоцикла, а потом снимает с руля кофр с фотоаппаратом. Фотоаппарат. У меня на него немедленная реакция, как у собаки Павлова, вспоминается тот день в церкви, когда он смотрел на меня через объектив и что я при этом почувствовала. Я опускаю взгляд, плохо, что я со своей бледной кожей так легко краснею.

– А зачем ты к рок-звезде ходила? – интересуется он. – Хотя дай-ка угадаю. Хочешь, чтобы он взялся тебя учить, как и каждая вторая художница из Института.

Вот это было подло. И он что, думает, что я учусь в городе, в Институте? Что я в колледже?

– Он согласился, – победоносно отвечаю я, проигнорировав этот выпад. – Никому другому, девушке или нет, не нужна его помощь так, как мне, чтобы наладить отношения с умершей матерью. У меня уникальная ситуация.

– Да? – Он дико доволен. – Молодец. – Я снова попадаю в прожектор его взгляда, и у меня так же, как и тогда, в церкви, начинает кружиться голова. – Просто невероятно. Ты молодец. Он уже очень и очень давно не берет учеников. – Я начинаю нервничать. И он тоже. Тыдыщ, бум, капут. Пора уходить. Но для этого надо двигать ногами. Шевелись, Джуд.

– Повезло, – говорю я, стараясь не споткнуться, когда прохожу мимо него. Руки я запустила поглубже в карманы, одной схватилась за луковицу, а другой – за мешочек с защитными травами. – Тебе бы, кстати, эту штуку на попрыгун поменять. Будет куда безопаснее. – «Для женского пола», – думаю я про себя.

– Что это за попрыгун? – спрашивает он у моей удаляющейся спины. Я не замечаю, насколько нереально мило звучит в его исполнении слово «попрыгун» с английским акцентом.

Я отвечаю, не оборачиваясь:

– Это какое-нибудь большое резиновое животное, на котором можно прыгать. Держишься при этом за уши.

– А, да, хоппер. – Он снова смеется. – В Англии это называется хоппером. У меня был зеленый! – кричитон мне вслед. – Динозаврик, я звал его Годзиллой. Я очень оригинально мыслил. – А у меня была фиолетовая лошадка по имен Пони. Я тоже мыслила оригинально. – Ладно, рад был встрече, хотя и не знаю, кто ты такая. Фотки вышли блестящие. Я несколько раз заходил в церковь, искал тебя. Думал, вдруг ты посмотреть хочешь.

Он меня искал?

Я не поворачиваюсь; щеки просто горят. Несколько раз? Спокойствие. Спокойствие. Я вдыхаю и все еще не смотрю в его сторону, но поднимаю руку и машу ему так же, как он помахал мне в прошлый раз. И он опять смеется. О, Кларк Гейбл. А потом кричит:

– Эй, погоди немного.

Я думаю, может, не слушать, но импульс оказывается сильнее (видите?), и я оборачиваюсь.

– Я только что понял, что у меня тут лишний, – говорит он и достает из кармана своей кожаной куртки апельсин. И бросает мне.

Нет, это шутка какая-то. Или на самом деле? Апельсин! Тот самый, против которого лимон:

Апельсин приземляется в мою раскрытую ладонь.

– О, нет, – отвечаю я и бросаю его обратно.

– Странная реакция, – говорит англичанин, поймав его. – Однозначно странная. Я, пожалуй, еще раз попробую. Угостить апельсином? У меня есть один лишний.

– Вообще-то, я хотела бы угостить тебя апельсином.

У него выгибаются брови.

– Нет, все хорошо, конечно, но он, блин, не твой, чтобы им угощать. – Англичанин поднимает его в руке, улыбаясь. – Это мой апельсин.

Вероятно ли такое, что я нашла единственных двух человек в Лост-коуве, которым со мной весело, а не стрёмно?

– А если ты угостишь им меня, а я тогда угощу тебя – нормально?

Да, сейчас я флиртую, но это необходимо. И блин, это как с ездой на велосипеде.

– Ну ладно. – Парень подходит ко мне, близко, настолько, что я при желании могла бы поднять руку и провести пальцем по его шрамам. Они как два шва, сделанные наспех. А еще я вижу, что в его карем глазу есть брызги зеленого, а в зеленом – брызги коричневого. Их как будто нарисовал Сезанн. Глаза в стиле импрессионизм. А ресницы черные, как сажа, очень изыскано. Он подошел так близко, что я могла бы погладить его сияющие спутанные каштановые волосы, провести пальцем по едва заметным паучкам-морщинкам на висках, по настораживающим темным теням, что лежат под ними. По этим красным атласным губам. Я как-то не уверена, что у других парней они такие же яркие. И я точно знаю, что лица у них не настолько красочные, не настолько выразительные и полные жизни, не настолько восхитительно самобытные, не настолько налиты мрачной и непредсказуемой музыкой.