Я в таких условиях ночевал на Бали, — усмехнулся Юра.

Альтернативы не нашлось. Диван в гостиной занял дядь Витя, который заснул раньше всех. А о том, чтобы ехать домой, речи даже не шло.

— Ну не Любку же сюда укладывать, — вздохнула Татьяна Федоровна.

— Да, она не поместится, — хмыкнул Лёшка.

Софа была миниатюрной, для трех худых человек, или двух — чуть полнее. И представить на ней Юркино тело было также непросто! Стремясь компенсировать неудобство, ему выдали две подушки и махровое одеяло. Все разбрелись по комнатам и дом успокоился. Лишь иногда по ту сторону коридора слышались возгласы неугомонной Маруськи. И глухо, как будто медведь из берлоги, храпел из гостиной дядь Витя.

Их с Лёшкой комната была небольшой, но уютной. Шкафчик с зеркалом в полный рост, ночные гардины, торшер и картина с букетом сирени. Правда, кровать была узковата. И потому Янка всегда спала с краю. В противном случае рискуя быть расплющенной по стене богатырским напором. Ибо скромный в дневное время, ночью Лёшка наглел. Мог навалиться, забрать одеяло, и сопеть как ни в чем не бывало в подушку. Да еще не в свою, а в Янкину!

— Ныряй! — позвал он её, откинув край покрывала. И вытянулся по струнке, демонстрируя исключительно мирные намерения.

Янка дернула ниточку ночника и забралась к нему, шелестя простыней.

— Хорошо посидели? — Лёшка обнял её.

— Мне понравилось, — отозвалась Янка и погладила сильную руку, кончиками пальцев повторяя очертания мышц. Отчего объятия стали нежнее.

Лёшка зарылся носом в её макушку, и теперь его голос звучал приглушенно.

— Ты так пахнешь приятно, — услышала Яна.

Он шумно вдохнул и рука его, словно змей-искуситель, проникла под майку. Там, отыскав нежный холмик груди, беззастенчиво сжала его. Еще и еще раз! Пока тот не окреп, и не уперся в ладонь затвердевшим соском.

— Мммм, где моя теплая дырочка? — промурлыкал ей на ухо Лёшка. Его дыхание стало прерывистым, а рука уже искала «приют» ниже пояса.

— Лёш! — прошипела она в темноту, — У меня месячные. Ты забыл?

Он прервал свои поиски:

— Фак!

Дома такая новость вряд ли бы остудила его. Он умудрялся любить её даже в подобные дни! Но риск перепачкать белье был велик. И потому, вздохнув тяжело, Лёшка опять её обнял. Но уже без намека на продолжение.

Секундная стрелка наручных часов тикала в изголовье, напоминая сверчка. Янка расслабилась и приняла удобную позу для сна. За окном завывала метель. И она еще крепче прижалась к горячему телу.

— Малыш, — позвал её Лешка, — а может быть ротиком?

В его голосе прозвучала мольба.

— Лёш, не сегодня, — отрезала Янка.

Дома она бы не стала противиться. Хотя, будь они дома, то новогодняя трапеза наверняка завершилась бы бурным оргазмом. Сейчас ей хотелось лишь спать, и сил на интимные подвиги не осталось.

— Ну, малыш, — умоляюще выдохнул он, распаляя трением свой жаждущий ласки мужской агрегат.

— У меня губа треснула, — пожаловалась Янка.

Иногда она отказывала ему просто так. Из вредности! Было забавным наблюдать, как Лёшка по-детски обиженно хмурится. Поглаживает, словно бы утешая, свой недоласканный член. А после, в отместку, лишает её удовольствия.

— Бедняжка моя, — произнес он с сочувствием. — Это из-за поцелуев наших, после ужина?

— Нет, еще раньше, — возразила она.

Лёшка затих, и, утратив надежду, остался лежать на спине. Спустя время на фоне ритмичного тиканья звучали его монотонные вздохи.

«Уснул», — с облегчением подумала Янка. И закрыла глаза, радуясь, что теперь можно предаться Морфею.

— Тогда остался последний вариант, — услыхала она прежде, чем рука его вновь оказалась на бедрах.

— Даже не вздумай! — вспыхнула Янка, прикрывая «тылы».

Минуя препятствия, его пальцы достигли заветной цели.

— Ну, я осторожно, — заверил Лёшка, сжимая в ладони упругое полушарие.

Ощущая, что он не отступит, Янка повысила голос:

— Лёш, нет!

— Тебе понравится, — настаивал он.

Янке в принципе нравился секс, в том числе и анальный. Но ведь должно же быть что-то запретное! То, что нужно суметь заслужить.

— Ай! — пропищала она, когда настырные пальцы залезли ей в трусики.

— Тшшшш, — Лёшка легко обездвижил её, и продолжил свои бесстыдные ласки. Не отнять, это было приятно! И Янка расслабилась, позволяя себе насладиться процессом.

В жизни скромный и нелюдимый, Лёшка не прекращал удивлять её своим темпераментом! Обычно робкий в начале действа, в процессе он становился смелее. И к финалу напоминал воробья, дорвавшегося до кормушки.

Стремясь получить всё и сразу, он, тем не менее, спрашивал разрешения. Но в этот раз, видимо, доза спиртного нарушила все ориентиры. Лёшка подмял под себя её тело. Он был намерен идти до конца!

— Подожди! — Янка дернулась, ощущая, как тычется между её ягодиц готовая к бою мужская плоть. Она хотела его образумить, закончить руками. Но в этот момент он сделал движение и… оказался внутри. Девяносто килограммов сдобренной алкоголем харизмы буквально вдавили её тело в матрац. Хотя, если учитывать праздничный ужин, то девяносто два.

— Нет! — вскрикнула Янка, позабыв на секунду о том, что их могут услышать.

— Больно? — он медленно вытащил.

— Ты за это поплатишься, — огрызнулась она.

Вместо ответа Лёшка снова вошел, и тишину пронзил его стон.

— Тише! — взмолилась Янка.

Хотя сохранить происходящее в тайне не удалось бы. Их с головой выдавала кровать, отзываясь мучительным всхлипом на каждый ритмичный толчок.

«Скрип-скрип», — слышала Янка. Она терпела, закусив край подушки. Гадая, а слышит ли… Юрка? С одной стороны было стыдно! А с другой… Сама мысль о том, что он слышит, возбуждала сильнее любой, даже самой бесстыжей фантазии. Ей вдруг захотелось усилить темп, поднажать. Чтобы кровать развалилась под ними! Она даже стала подначивать, двигая бёдрами в такт. Но в этот момент Лёшка вздрогнул и зарычал. Он оставался внутри, пока не выплеснул всё без остатка. А после отстал от неё.

Получив долгожданную свободу, Янка покинула лежбище.

— Ты куда? — послышалось из темноты.

— В душ! — проворчала она, своим тоном давая понять, насколько зла на него.

— Верни сюда мою попку, — игриво выдохнул он.

— Не дождешься! — фыркнула Янка, пытаясь нащупать халат.

— Мне показалось, что тебе тоже нравится, — проговорил Лешка. Теперь его голос звучал виновато.

И хотя отголоски их близости отзывались горячей пульсацией внизу живота, Янка решила, что этот акт вандализма не дождётся её похвалы.

— Тебе показалось! — прошипела она.

— Малыш, ну прости, — раскаялся Лёшка, — Иди сюда, я тебя обниму?

Он откинул край одеяла, ожидая, что Янка опять нырнет к нему под бочок. Но она натянула домашние тапки.

— Я в душ, — повторила обиженным тоном и вышла из спальни…

Свет, падавший из окна, был не фонарным. Это был лунный свет.

«Как на