Анника подняла боковое стекло до конца.

– Я хотела, чтобы мы с Томасом поженились, – призналась она.

– Для чего?

Анника пожала плечами, притормозила, увидев косулю на лесной опушке, увеличила скорость снова.

– Показать, что мы единое целое.

– Это и так ясно. Тебя беспокоит подобная ерунда?

– Пожалуй.

Они какое-то время молчали. Вентилятор перемешивал запахи новой машины. Густой лес окружал дорогу, из-за высокой скорости он напоминал сплошную зеленую стену.

– Как это было? – спросила Анника тихо.

Анна Снапхане несколько секунд смотрела наружу сквозь боковое стекло.

– Ужасно, – ответила она. – Просто дьявольски.

– Что было хуже всего?

Анна снова посмотрела в окно.

– Чувство вины, – призналась она. – Ощущение, что это из-за меня. Подозрения. – Повернула голову в сторону Анники и уставилась на ее профиль. – В какой-то момент я даже поверила, что они задержат меня. Что, по их мнению, я сделала это.

Анника скосилась на Анну:

– Почему ты так решила?

Анна Снапхане сделала глубокий вдох, с силой наполнила воздухом легкие:

– Мои отпечатки пальцев нашли на орудии убийства.

– Как, черт возьми, они могли там оказаться?

– Поскольку я держала его в руках, неужели не понятно? Хотя это же делали почти все другие. – Она вперила взгляд в Аннику. – Я не убивала ее, если ты тоже сомневаешься.

– Само собой, я не верила, – сказала Анника.

Они подъехали к Бекосену, повернули направо к Мальмчёпингу.

– Насколько я поняла, запись получилась непростой.

Анна Снапхане сглотнула комок в горле.

– Студийный администратор и исследователь, – сказала она. – Явное понижение. Меня должны были повысить перед этой программой, а взамен разжаловали.

– Но ты же знаешь почему, – возразила Анника. – Здесь нет твоей вины. Все дело в сокращении штатов.

– Я проработала редактором несколько лет. В качестве следующего шага надеялась стать продюсером, а не каким-то чертовым студийным администратором. Мне следовало уволиться весной. Угадай, чем мне пришлось бы заниматься остаток недели. Маркировать кассеты, записывать временные коды, снабжать именными табличками. Это же безумие какое-то. Слава богу, все это дерьмо изъяли.

– Мне нужно сладкое, – сказала Анника. – Ты хочешь? Она заехали на автозаправку в Мальмчёпинге, купили газеты, колу и полкило карамелек.

– По-твоему, они выпустят в эфир записанные программы? – спросила Анника, когда они выехали на дорогу, ведущую к Стрегнесу.

– Я так полагаю, – ответила Анна Снапхане, энергично жуя конфеты. – «ТВ Плюс» уж точно не выбросит такой подарок в мусорную корзину. Что сказал Хайлендер?

– Что ему необходимо обсудить это дело с лондонским руководством концерна и наметить основные принципы работы по увековечению памяти Мишель, культурное наследие для следующих поколений и массу всего такого.

Анна Снапхане громко застонала, провела рукой по волосам.

– Да, язык у него хорошо подвешен. Сказал, ему надо обсудить? Он ведь просто пешка, ничего не может сделать сам, не спросив Лондон. Ты, кстати, знала, что он уволил ее вечером перед тем, как она умерла?

Анника вздрогнула, уставилась на Анну:

– Ее уволили?

Машина обоими колесами съехала на обочину с правой стороны, Анника не без труда вернула ее на дорогу.

– Держи себя в руках. Она была слишком старой, ей исполнилось тридцать четыре в понедельник.

Анника сбросила газ, испуганная близостью канавы.

– Какой лицемер! «Наш самый ценный сотрудник», черт побери. Могу я написать это?

– Это не мои данные, а полученные от другого человека. Но проверь, может, кто-то их подтвердит.

В машине снова установилась тишина, Анника крепко держала руль обеими руками, холодная бутылка с колой лежала у нее между ног. Опускающееся за горизонт солнце, время от времени выглядывая между деревьями, слепило ее левый глаз, она повернула солнцезащитный козырек, стараясь спастись от его безжалостных лучей, скосилась на подругу. Взгляд Анны Снапхане скользил по пейзажу за окном, но мысли ее явно находились где-то в другом месте. Анника прекрасно понимала, какие картинки могли крутиться у Анны в голове.

– Мариана рассказывала о документальном фильме, – сказала она тихо. – Мишель якобы делала его о самой себе, а продюсированием занималась ее фирма. Тебе что-нибудь об этом известно?

Анна Снапхане моргнула несколько раз:

– Отчасти из-за этого народ и был на взводе всю неделю. Большинство считало, что она переступила грань допустимого в собственном тщеславии. Любой мог делать документальный фильм о Мишель Карлссон, только не она сама. Кто-то не соглашался, хоть таких нашлось немного. Себастьян Фоллин, конечно, и Бэмби. Почему известный человек не может извлечь пользу из своей популярности? Почему всегда другие должны наживаться на этом?

– А ты сама как считаешь? – спросила Анника, щурясь от солнца.

Анна Снапхане залезла в пакет с конфетами, задумалась, какие ей выбрать.

– Делать хвалебный фильм о себе самой – чистое безумие, – ответила она. – С журналистской точки зрения такому творению нет абсолютно никакой веры. Откуда там взялась бы критика в ее адрес?

– А она действительно собиралась заниматься данным проектом сама? – поинтересовалась Анника. – Или его только продюсировала ее фирма, но с независимым продюсером?

Анна сунула конфету в рот, жевала какое-то время.

– А разве есть разница? – спросила она и выковыряла остатки сладости из промежутков между зубами. – Она сделала бы и продала фильм о самой себе, заработала деньги на собственной известности. Согласись, это немного глупо.

Анника сбросила скорость, проезжая мимо Медвежьего пруда, кинула взгляд на бревенчатый дом, в котором разместилось кафе, на людей, оставивших свои машины по соседству и бравших кофе с домашней выпечкой.

– Что же здесь глупого? – спросила она. – Если у нее есть независимый продюсер, ничто ведь не мешает ей владеть фирмой, продюсирующей весь проект. Если подходить с такими мерками ко всем другим, средства массовой информации никогда не смогли бы писать о самих себе.

– Это же не одно и то же, – сказала Анна.

– Почему? – возразила Анника. – Возьмем, например, семейство, владеющее «Квельспрессен». У них в собственности также и крупнейшая отраслевая газета, и крупнейший телеканал, и радиостанции, и интернет-провайдеры. Если нашу газету решат ликвидировать, неужели телевидение и отраслевой орган не смогут это освещать?

– Ты не понимаешь, что я имею виду, – стояла на своем Анна Снапхане.