Не менее важно, что казачество Дона, Терека и Яика в своем большинстве тоже составилось из спасшихся от гонений беглецов, и это военное сословие, патриархальное, привыкшее к невзгодам, по-прежнему предано старой вере, в любой момент готово встать на ее защиту. Оно уже поднималось при Алексее Михайловиче во времена Разина, при императоре Петре во главе с Кондратием Булавиным и при Екатерине II под водительством Пугачева, и каждый раз империи приходилось напрягать все силы, чтобы подавить бунт. Вывод, который из всего этого следовал: русская империя изнутри безнадежно непрочна, вся ее экспансия – паническое бегство от внутренних неурядиц, с которыми она не знает, что делать; не разбирая дороги бегут от нее, и сама она несется, скачет во весь опор, а куда, зачем, никто сказать не может, – казался им сладкой песней.

Однажды, испуганный числом врагов, которых успела нажить Россия, их ненавистью, Чичиков заговорит на сей предмет с Авраамием, но оба сойдутся, что нынешний мир с начала и до конца – антихристов и другие законы в нем не действуют. Сам антихрист и завел стравливать между собой уверовавших во Христа. Спаситель сказал нам, что для Него нет ни эллина, ни иудея, что царство Его не от мира сего, а нечистый соблазняет христиан сотнями тысяч убивать друг друга за новые вавилоны и римы. И пастыри Христовы послушны ему. Прямо на поле брани они благословляют своих духовных чад убивать без сомнений, без жалости и сострадания, убивать больше и больше. Именем Господа заверяют несчастных, что это та жертва, которая Ему угодна. Тут Чичиков рассказывает Авраамию, что по совету старцев он и сам вел ту же политику во время затворничества в келье Покровского монастыря. Иначе, нежели хитростью, с нечистой силой было не справиться. Он тогда натравливал друг на дружку разных бесов, каждому объясняя, что именно тот первый заарканил для Ада его, Чичикова, душу.

Среди тех, кто в дальнейшем особенно деятельно будет им помогать, я собирался написать о Венском дворе. Австро-Венгрия, давно и сверх всякой меры опасавшаяся влияния России на Балканы и на ту часть западного славянства, которая являлась ее подданными, в самое ближайшее время окажет староверам неоценимые услуги. В своем путевом дневнике Чичиков запишет, что в сорок третьем году, приехав в Вену, они в своих манатейках и клобуках произвели там настоящий фурор. Едва на улице он или Авраамий обращался к какому-нибудь бюргеру с вопросом, «со всех сторон толпами собирается народ и, обступив, дивится, аки на какие чудища, потому что такого вида человека, как мы, никто здесь и сроду не виде». Но не это главное. С собой Павел и Авраамий везли прошение липован о разрешении им устроить в Белой Кринице старообрядческий епископат и для этой цели привезти из-за границы епископа. И вот в Вене, как записано в дневнике у Чичикова: «Царь (император Фердинанд) принял нас очень приветливо и сказал, что „по надлежащем рассмотрении, если будет возможно, немедленно удовлетворит нашу просьбу“».

Они получили личную аудиенцию не только у Фердинанда, но и у наследного принца Франца-Карла и фактического регента империи эрцгерцога Людвига. Их пригласили к себе князь Меттерних и министр внутренних дел империи граф Коловрат. Всеми – стоило это, конечно, немереных денег – они были приняты благосклонно, и от каждого получили обещание протекции. Она и в самом деле была оказана. Не прошло и трех месяцев, как им вручили подписанный Фердинандом декрет, дозволяющий привезти из-за границы империи епископа, который мог бы рукополагать, и других епископов, так, чтобы и дальше иерархия не прерывалась. Кроме того, там же, в Вене, Чичиков с Авраамием выправили себе и австрийские заграничные паспорта. Забегая вперед, скажу, что благодарность Чичикова к Фердинанду была так велика, что спустя несколько лет, когда епископ в Белую Криницу будет уже привезен и иерархия восстановится, он напишет в Москву рогожцам, что им всем следует «молиться о самодержавнейшем великом государе, Царе нашем Фердинанде». Спустя несколько лет подобный же успех ждет их и в Париже, где Чичикова и Авраамия в Версальском дворце примет император французов Наполеон III, следом за ним в отеле «Ламбер» – Чарторыйский, а в Лондоне – королева Виктория. Для дальнейшего развития поэмы ничуть не менее важна и другая лондонская встреча – с Александром Ивановичем Герценом. Пока же, возвратившись в Белую Криницу, Чичиков и Авраамий решают возобновить поиски не отступавшей от древлего благочестия церкви, и вновь на Востоке.

С недавно полученными австрийскими паспортами они через Балканы едут сначала в Порту. Болгарские и сербские иерархи привлекают их по многим основаниям, но ни здесь, ни там кандидатов, готовых перейти в старую веру, они не находят. Зато в самой Османской империи их ждут весьма полезные встречи. В Константинополе судьба сведет их с двумя людьми, которые в итоге сыграют в основании Белокриницкой епархии даже бо́льшую роль, чем все королевские и императорские дворы Европы. В первую очередь это Михаил Чайковский – один из видных польских инсургентов 1830 года.

Дядя Артемий, в «Мертвых душах» о Чайковском я предполагал писать с большими изъятиями, но для справки скажу, что он и вправду был человеком незаурядным. Несколько лет спустя – дело было уже перед Крымской войной – Чайковский сумел наладить снабжение черкесов и других горцев оружием, амуницией и провиантом и даже под своим началом собрал им в помощь немалый отряд поляков и венгров, который почти год отчаянно сражался на Кавказе против русских сил. Позже новый кульбит. Принеся повинную, Чайковский возвращается в Россию и здесь, после католичества и мусульманства, еще раз переменяет веру, переходит в православие. Пока же в Оттоманской Турции Чайковский исповедует ислам и под именем Садык-паши имеет в Стамбуле большое влияние.

Второй человек совсем другого рода, но и он тесно связан с Чайковским. Я имею в виду умного, образованного главу казаков-некрасовцев Осипа Гончара. Чайковский, и сделавшись Садык-пашой, ненавидит николаевскую империю, деятельно готовит новое польское восстание, которое, как нам обоим известно, начнется меньше чем через двадцать лет, в январе 1863 года. Чичиков производит на Садык-пашу самое благоприятное впечатление, это видно из опубликованных записок последнего, и он поручает польскому ксендзу в Константинополе Филиппу Пашалыку найти для инока Павла подходящего архиерея. Задача облегчается двумя обстоятельствами (этот кусок пишу телеграфно, потому что завтра много работы и встать придется ни свет ни заря). Во-первых, Чайковскому удается объяснить турецкому визирю всю выгоду, которую извлечет Порта, если староверы сумеют воссоздать свою иерархию. В России тогда возникнет новая сильная партия, и на нее смогут опереться и поляки, и турки, вообще все, кто опасается петербургской империи. В не меньшей степени и другой причиной: турки беспрерывно вмешивались в дела православной церкви, заставляли снимать по разным причинам неугодных им иерархов, в итоге к тому времени, как Чичиков оказался в Константинополе, в городе без места и без паствы жило целых шесть патриархов и двадцать епископов.

Надо сказать, что у Чайковского в этом деле сразу обнаруживается и свой интерес: в разговорах с Чичиковым он много «восхваляет воинственный дух и патриархальную суровость нравов казаков-староверов», которая, по его мнению, заключает в себе «твердый залог восстановления самобытности всего казачества». Чайковский заверил собеседников, что не пожалеет для этого сил, а также не скрыл, что видит будущее казацкое государство ближайшим союзником Речи Посполитой, а себя рассматривает как его главу.