По мере наполнения биксы переставлялись на каталку, и время от времени кто-то увозил их в стерилизационную. В очередной раз палец вернувшейся санитарки указал на меня:

— Пойдем. Там тоже рук не хватает. Поможешь.

Пока мы шли через отделение, я заметила нескольких берегинь. Незримо для людей они скользили из палаты в палату, наклонялись к раненым, дули им в лица, после чего стены стихали и люди забывались пусть и тяжелым, но сном.

Интересное сотрудничество! Значит, обмен равноценен? Додумать не успела — нужно было торопиться.

Стерилизационный блок располагался в отдельном здании на втором этаже. В отличие от больницы, здесь царила если не разруха, то бедность: обшарпанные стены, бетонные крашеные ступеньки. В месте, не предназначенном для чужих глаз. можно было не заморачиваться красивой картинкой свежего ремонта. Правда, в самих помещениях оказалось очень чисто.

Вдоль стены тянулся ряд стальных моек. В одних стояли наполненные медицинскими инструментами тазы, в которые тонкой струйкой лилась вода. В других такие же инструменты прятались под слоем мыльной пены.

Я заметила знакомые — иглодержатель и пинцет, но рассматривать было некогда:

— Здесь все после обеззараживания. Нужно вымыть каждый. Как следует, — мне вручили толстые резиновые перчатки, щеточку и банку с каким-то моющим раствором. Судя по этикетке с датой, его тут готовили самостоятельно.

— Отмытые складывай вот в этот таз, а потом под струю холодной воды. Поняла?

Я кивнула. Ошибиться не получится при всем желании — рядом заняты такой же работой еще две девушки. Так, что справа, показалась знакомой. Поломав голову вспомнила, где ее видела — в собственном классе. Она была моей однокурсницей.

Несколько раз в помещение заглядывали берегини. Обходили по периметру и исчезали. Остальные их не видели, а я быстро привыкла и не обращала внимания. На всех, кроме одной. Та заглянула в раковины, побултыхала рукой в воде и спокойно испарилась. Я не сразу поняла, почему отметила гостью. Только потом дошло: рубаха без единой вышивки, чисто-белая, с простой стежкой контрастной нитью. И понева гладкая, без знаков рода.

Раздумывать было некогда — в раковину вывалили очередную порцию инструментов. Решив, что у жителей Кромки свои тараканы, я продолжила работу хотя руки уже болели, а поясница просто отваливалась. Про ноги даже думать не хотелось: казалось, ступни распухли, увеличившись на пару размеров.

Зато мыла теперь «на автомате», появилась возможность слушать и слышать разговоры. Сводились они к одному: пожару. Многие беспокоились о родных — сотовая связь работала плохо, городские линии тоже были перегружены.

Обсуждали тех, кто не вышел на смену, предпочтя уехать в безопасное место. Ну, и говорили о погибших. Их было много. Медработников тоже не миновала страшная участь, в каждом отделении нашлись если не погибшие, то сильно пострадавшие от огня.

Было страшно. Куда страшнее, чем на Кромке. Там я была в эпицентре, но именно здесь, на периферии, вдали от опасности и разворачивалась настоящая трагедия.

Люди умирали несмотря на все старания, лекарства и оборудования. Умирали, хотя уже видели спасение. И это пугало куда сильнее, чем бушующее, вечно голодное пламя. Хотелось подсобить, но все, что я могла: мыть инструменты, необходимые для спасения.

И я мыла. Хотя больше всего на свете хотелось забиться в уголочек и прорыдаться как следует, жалея не столько раненых и погибших, сколько себя.

— Кто здесь Бересклетова?

От неожиданности я уронила пинцет обратно в таз. На пороге, уперев одну руку в бок, стояла крупная женщина.

— Ты, что ли? Пойдем, велели тебя в хирургическое перевести.

Шли молча, проводница иногда вздыхала. А на лестнице повернулась и спросила грустно:

— Санкнижка хоть есть?

И снова вздохнула, услышав отрицательный ответ:

— Вот как. Проклятый пожар. Рады даже студентам без санкнижек. Ладно, ступай в ординаторскую. Уж не знаю, чем ты так ценна, но велели привести именно тебя.

Зато я знала наверняка и, открывая дверь врачебной комнаты, была готова увидеть кого угодно, хоть саму Макошь.

Но на кожаном диванчике сидел обычный мужчина.

— Явилась? Возьми халат, — указал он на вешалку, — и за мной. Как говоришь, тебя зовут?

— Тоня…

В углу стоял бак для грязного белья. В основном там лежали полотенца и халаты. Один оказался перекинутым через край, так что получилось рассмотреть вышивку на кармане. «Жучок»!

— Вы из больницы Макоши?

— Оттуда. Вот что, Антонина, давай без лишних вопросов — все смертельно устали. Экономь силы для работы. Лады?

Оставалось кивнуть и поспешить следом, на ходу натягивая выданный халат.

— Не тушуйся. Просто делай, что говорят.

Работа оказалась несложной — подать бинты, пинцет, вскрыть ампулу. Вскоре я делала это не глядя, так же, как набирала в шприц физраствор. Бутылка теперь легко подчинялась, ничего не мешало, не норовило выскользнуть из неудобного захвата.

После стерилизационной, где от монотонного бултыхания в воде начало сводить запястья, хирургическое отделение казалось курортом. Могло бы показаться. Потому что в стерилизационной не было криков раненых, никто не стонал от боли, а о смерти напоминали только разговоры медсестер.

Через час я была готова на любую, самую тяжелую физическую работу, но спрятала свое желание поглубже и терпеливо набирала, подавала, носила.

Знаков Макоши я не видела, зато берегинь было едва ли не больше, чем врачей. Так что побывавшие на Кромке люди вычислялись мгновенно — они не стеснялись отдавать духам приказы. Те выполняли беспрекословно. Только не так, как на другом пожаре.

Здесь берегини не могли работать физически. Их функция состояла в заговаривании боли, внушении, что все будет хорошо. Они успокаивали особо буйных и никто из обычных людей не понимал, что происходит.

— Как видишь, сотрудничество полезно для обоих миров, — бросил, походя, врач и тут же дал мне новое задание.

И все-таки, несмотря на усилия как людей, так и духов, смертность была высокой. Даже слишком, если судить по тихим шепоткам в сестринской.

Врачи выглядели уверенно, но в ординаторской и они позволяли себе минуту отчаяния. Берегини тоже мрачнели все больше. Похоже, что-то шло не так.

Что именно, я так и не поняла — отправили домой:

— Ступай, теперь и без студентов управимся. Спасибо за помощь — без твоей удачи плохо бы пришлось.

— А что, кроме меня, никого с этим даром нет?

— Почему же? Есть. Просто нерабочая смена, выходной день.

Ничего себе! Это что же, у нас всех врачей на работу пригнали, а другим городам наплевать? Так и спросила, не заботясь о деонтологии, основы которой тщательно вбивали в каждого будущего медика.