злорадствую; мрачнеет настолько, что даже не по себе. Прямо-таки пышет недовольством.

— Не давала, — тогда заговариваю я, отвечая только на последнее. — Ты никогда не был мне интересен как парень. А теперь и как человек, — если вчера я подбирала выражения и говорила дрожащим голосом, то сейчас мои слова звучат твёрдо.

И наверняка убедительно. Игорь хмурится:

— А что тогда на игре сказала, что меня видишь своим парнем? Я только потому с тобой и заговорил вообще. Решил, что лёгкий вариант, — явно пытается меня задеть, оскорбительно ухмыляется и пробегает по мне взглядом.

Знал бы, насколько мне на это всё равно…

— Наивная первокурсница, запавшая на поверхностного понтореза? — спокойно уточняю. — Губу закатай. Я назвала тебя только для того, чтобы не выдавать симпатию к Антону. Именно его я вижу своим парнем.

Собственные слова, сказанные, чтобы осадить Игоря; вдруг придают лёгкости и уверенности. Я смогу. Вот так просто было озвучить эту правду… И так правильно в то же время.

Игорь кривится, явно что-то хочет сказать, но, видимо, вспоминает, как ему досталось — отмахивается и просто уходит. Останавливается у лифтов, ждёт. Хмурюсь от идеи, что нам с ним вместе ехать придётся… Да ну его нафиг.

Уступлю лифт, спущусь по лестнице. Четвёртый-то этаж, в конце концов. И энергии во мне хоть отбавляй.

Направить её ещё бы правильно… Просто признаться Антону мне кажется недостаточным. Не после всего, что было за последние дни… У него осадок наверняка, надо в первую очередь это замять, иначе вряд ли что-то получится.

И, кстати, у меня уже, кажется, есть идея… Решиться бы ещё.

**********************

В нашем универе есть радио. Хотя громко будет назвать его так: да, это специальная студия, но она выполняет скорее функцию важных объявлений, периодически включающихся и распространяющихся на все корпуса, кабинеты, коридоры… В общем, не услышать невозможно.

Само собой, такие включения не такие частые и обычно транслируют действительно значимую информацию. Потому мне совсем уж не по себе от идеи сначала обратиться к директору и ведущему, а потом ещё и речь говорить… Очень неловкое ощущение. Так и тянет отступить, найти более лёгкий способ.

Но запрещаю себе — вчера Антону тоже было нелегко, но он выступил, не получив результата. Весь универ только о нём и говорит теперь и будет это продолжаться непонятно сколько. Конечно, этому парню нет особого дела до сплетен, но наверняка как минимум неприятно.

Я должна реабилитировать его попытку. Не в первый раз отталкиваю его на глазах у всех — пора при всех и признаться. Пусть они слышат. А уж что с этим делать, решать Антону…

Не так важно, что будет дальше; как устранить его осадок. Хотя, если честно, мне и другое хочется решить. Снова расположить этого парня ко мне…

Одна только мысль, что Антон опять со мной будет флиртовать, как бы невзначай касаться и, возможно, даже целовать вызывает мурашки по коже. Будоражит и смущает одновременно.

У меня получается выпросить себе время на радио ради признания — а значит, пути назад теперь нет. Сажусь, подбадриваемая жестами ведущего, надеваю нужную гарнитуру…

И вот что сказать? Идея возникла в лифте, а я только и думала, как это решить, настраивалась… Вот, решила. Дальше что?

Боже, как волнительно. Наверное, никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Какие там экзамены?

Интересно, а Антон вчера тоже нервничал? Хоть немного?

Ответом мне в голове всплывают воспоминания о сообщениях, которые мы писали друг другу, пока я была в машине долбанного Игоря.

«Волновался?»

«Из-за концовки»…

Прочистив горло, решаюсь. Главное — начать. Дальше всё должно пойти само. Мне ведь есть, что сказать. Так что постараюсь просто не думать о том, что меня будут слышать все — и однокурсники, и любые другие студенты универа, и даже преподаватели, руководство… Антон.

— Всем привет. Это Юля из первого курса филологического, — начинаю чуть нервно и закрываю глаза. Надо просто говорить, что я думаю. — Вчера… В общем, так получилось, что я не присутствовала на одном важном для меня моменте и узнала о нём лишь случайно.

Морщусь собственной формулировке — какая-то неопределённость жалкая. Вот почему Игорю выпалить это было легко, а сделать действительно важное признание, чтобы услышал нужный человек — настолько непросто, что в ушах стук сердца перекрывает собственные слова? И невозможно отвлечься от понимания, что меня слышат.

Антон, наверное, удивлён такому началу… Если он вообще в универе. Кстати, было бы поделом мне, если нет. Хотя ему потом всё равно передадут.

Как передали мне…

Снова напоминаю себе об этом и продолжаю:

— Извините за паузу. Оказалось, что не так легко вот так при всех признаться, — как ни странно, честно сказать о своей слабости не только даётся легко; но и прибавляет сил. — Полезный опыт. Теперь на своей шкуре понимаю, каково было Антону.

Может, стоит обратиться к нему напрямую, не в третьем лице? Ну и пускай меня слышат все. Я ведь говорю в первую очередь для него. Как и он вчера для меня.

— Вчера вы наверняка слышали его признание мне на награждении, — продолжаю всё-таки обращаясь ко всем… Пока. — Очень жаль, что меня там не было, но если бы была, я бы ответила, что да, буду рада сходить на свидание… И не только…

Боже, что я несу? Смущение буквально затапливает, а в душе зарождается стойкое ощущение, что слышащие меня сейчас люди считают этот жест не романтичным, а нелепым.

— Я бы сказала это наедине, но раз вы и так уже в курсе вчерашнего и будете это обсуждать, знайте мой ответ, — глупо добавляю. А потом, стараясь справиться с жаром по коже, на одном дыхании заявляю: — А остальное я скажу только Антону. Если ты слышишь меня, я буду ждать тебя на большой перемене возле актового зала в пятом корпусе.

Идея зарождается сама собой. Тяжело сказать, что он мне нравится вот так, не видя его лица и не представляя реакции. Да и зачем это слышать остальным? Основное они поняли — Антон вовсе не отшит. И обсуждать тут больше нечего.

— Всем спасибо за внимание. И переходим к университетским объявлениям, — неловко