— Камни движутся. Просто это незаметно. В Америке есть долина, — продолжала Сидони, — ее называют Долиной Смерти. Там скалы перемещаются по песку. Их никто не передвигает. На песке даже видны следы этих камней, они тянутся на сотни метров. Камни способны двигаться.

— Они движутся, когда мы не смотрим? — спросила Колетт. Неужели они и вправду говорят о камнях?

— Да, — прошептала Сидони. — Никто не видит, как они перемещаются.

— Я-то думала… что нам раз и навсегда отведено место, — сказала Колетт.

— Нам?

— Нам, камням.

В этот миг Колетт впервые обернулась к Сидони.

— Говорят, дольмены в Бретани движутся в сочельник, когда часы бьют полночь. Пока длятся двенадцать ударов колокола, дольмены по земле бросаются к морю — испить соленой воды. Но нам, камням, мало один раз сделать то, что мы хотим. Мы движемся, потому что ищем то, чего страстно желаем, — сказала Сидони, и Колетт не решалась даже моргнуть, не в силах оторвать взгляд от глаз подруги.

Нет. Они говорили не о камнях.

Они говорили о себе, о Колетт и о Сидони.

— Но чего жаждут камни? — спросила Колетт, пристально, завороженно глядя в лицо Сидони, но уже догадывалась. Она догадывалась: в глубине души она всегда знала, что сейчас пытается сказать ей Сидони. Что-то в душе Колетт раскололось пополам, словно скала; она почувствовала на губах вкус каменной пыли.

Марианна убирала со столов бокалы и тарелки и даже нашла несколько пустых стаканов из-под сидра в цветочных кадках. Она взглянула на Янна, который сидел на складном стуле возле сцены и быстро-быстро набрасывал что-то на плотной бумаге блокнота. Каждый раз, когда его взгляд отыскивал Марианну в толпе и их глаза встречались, преодолевая разделявшее их расстояние, время, казалось, затаивало дыхание, а Марианна чувствовала, как что-то у нее в груди разлеталось на множество осколков, словно слеза, упавшая не на землю, а в ладонь. Потом их снова заслоняла друг от друга какая-нибудь пара танцующих. Марианна наслаждалась мгновением, когда чуть-чуть отходила в сторону и видела, как Янн ищет ее глазами. «Он меня ищет».

Она глубоко вдохнула и выдохнула, ощутив запах духов, жареного мяса, соленой воды, морского воздуха. Запах ночи, насыщенной праздником и смехом.

«Он хочет меня найти».

Марианна подняла поднос и увидела винный осадок в бокалах.

«Я влюблена».

Марианна представила себе, каково было бы переспать с Янном Гаме.

Однако она тотчас же забыла об этом, увидев Лорин: та с двумя подносами в руках не могла защититься от наглых приставаний пьяного посетителя. Марианна большими шагами решительно направилась к нему и влепила ему подзатыльник. Нахал изумленно обернулся.

— Еще раз попробуешь до нее дотронуться, дрянь такая, — прорычала она по-немецки, — и я тебе руки оторву!

Нахал побледнел и исчез в толпе танцующих.

Поль развернул Розенн, завершив плавное танцевальное движение. Так было всегда. Их тела понимали друг друга без слов, не нуждаясь даже в условностях, намеках, недомолвках.

Сначала Розенн ни за что не соглашалась.

— Последний танец. Последний в жизни. Я тебя люблю, Розенн. Но я тебя не удерживаю. Пусть это будет моим «kenavo».

Только тогда она вплыла в его объятия. Зазвучала любимая песня Розенн; это Поль незаметно заказал ее музыкантам за отдельную плату, попросив сыграть прямо сейчас.

Розенн, словно кошка, была эгоистична и одновременно игрива, хищна, жестока и необузданна в своей непритворной страсти, исполнена достоинства, как властительница.

— Он хорошо с тобой обращается? — спросила Поль, когда Розенн после одного оборота и двух змеек вновь приблизилась к нему.

— Как с леди.

— А что, я с тобой обращался как с индийским слоном?

Отдавшись вспышке гнева, она стала держаться еще более горделиво, еще более вызывающе: она оттолкнула его, он в танце привлек ее к себе.

— Когда ты потребовала развода, мне показалось, что моя жизнь кончена, — прошипел он, уткнувшись ей в волосы, ведя ее спиной вперед и ловко лавируя между другими танцующими парами; он был неумолим.

— Значит, я добилась своего, — промурлыкала Розенн и выскользнула из его объятий, взмахнула ногой налево, потом направо почти вплотную к его бедрам; он чуть-чуть отклонился в сторону и нагнул ее, сжимая в объятиях, так что она замерла почти лежа, откинув голову.

— Думаешь, развод — это навсегда? — спросил Поль, медленно погружаясь в пучину ее темных глаз и не сопротивляясь. — Как брак, пока смерть не разлучит вас?

Розенн снова выпрямилась, и Поль притянул ее к себе так тесно, что их губы оказались на расстоянии одного взмаха крыльев бабочки. Поль ощутил аромат ее духов, запах мыла, которое она всегда держала в комоде со своим бельем. А еще почувствовал, что она только что пила сидр.

Ее ногти впились ему в спину.

— Никчемный негодяй, — прошипела она.

Их танец превратился в любовный поединок, в котором годится любое оружие: унижение и оскорбление, тоска и пытка, эхо нежности, которая в равной мере радует и обижает.

Розенн заметила, что его напряженный член прижимается к ее бедру. Она потерлась о него. Заглянула Полю в глаза, Поль прочитал в ее взоре торжество, похоть и глубокое отчаяние.

Как магниты, которые притягиваются и, сталкиваясь, меняют полюса, а потом снова отталкиваются друг от друга, берут разбег и снова сшибаются — безрассудно, бесстыдно, одержимо, — так они вожделели друг друга.

Полю не нужно было даже смотреть на Сержа, чтобы удостовериться, что происходящее ему очень и очень не по вкусу.

Серж увидел, что Поль задел в Розенн какую-то чувствительную струнку, которую он сам не в силах был даже отыскать. Он так крепко сжал кулаки, что побелели костяшки. Даже когда Поль в танце увел Розенн с мола, во тьму, в ночь, Серж не встал. Не нашел в себе сил.

Колетт не могла оторвать взгляд от лица Сидони. Она ощущала себя эдаким шариком для пинбола, балансирующим на подрагивающем кончике флиппера, который вот-вот метнет его на бампер.

— Да что же это? — спросила Колетт и осознала, что хочет изменить все, даже собственную жизнь. И в первую очередь собственную жизнь. Она ведь могла сложиться совершенно иначе.

— Ты до сих пор не понимаешь? — откликнулась Сидони, и ее глаза налились соленой морской водой. Водой слез.

— Уже слишком поздно? — сказала Колетт.

Не успела Сидони ответить, как раздался звон разбивающегося об асфальт стекла, а затем — крики толпы и яростные вопли мужчины. Сидони вздрогнула от неожиданности.

Это Серж перевернул стол, за которым сидел неподвижно и в оцепенении смотрел, как Поль уводит Розенн во мрак, чтобы предаться с ней любви.