И Победитель рыдает, растирая ушибленную голову. Огану вспомнилась Василиса, их первая встреча и ее желание лететь вторым классом. Интересно, что она увидела здесь. Прикрыв глаза и вытянув в проход ноги, он пожелал:

«В первую ночь, на новом месте, пусть приснится жених невесте… Наоборот тоже можно».

Посмеялся над собой уже на краю дремы и позволил себе уйти в чуткий сон пассажира, который четко знает, когда его остановка. Забытье выдалось зыбким и беспокойным, как это часто бывает в пути, если кресло, в котором сидишь, не отличается удобством и мягкостью. Несколько раз во сне он чувствовал, как его зовет Василиса, но горло сдавило, мешая ответить. Она почувствовала его на расстоянии и перестала звать. А он явственно увидел ее глаза, полные ужаса.

«Попович, сзади!»

Дирижабль тряхнуло. Оган проснулся. В корпус гондолы ударило что-то тяжелое. Народ начал вскакивать с мест, поднимая волну шума. На палубе тут же возник ветровой. Загудел, как труба осадная, и как только народ стих, приказал:

— Сядьте. Перед нами взорвался дирижабль. Наши капитаны пытаются увести судно от обломков, поэтому лучше успокойтесь и скажите, кому сбитня подать. Ромашкового.

Люд расселся, у кого была такая возможность, прильнули к окнам. Расплакались дети, чувствительные ко всякой беде.

У Огана только от одной мысли, какой участи он только что избежал, заморозилось все внутри. Всю оставшуюся дорогу его не покидало противное чувство, будто у левого плеча сидит Макошь, глядит на него пристально и мыслит, обрывать ли кудель или еще запустить веретено, да посмотреть, какова выйдет нить. Какой уж тут сон. До самой посадки как на иглах. Хуже нет — вот так сидеть без дела да гонять по кругу тревожные мысли.

Восточный Феод встретил предрассветным морозом, толчеей и сонным перекрикиванием извозчиков. Видимо, новости о катастрофе еще не просочились в массы. Оган, не тратя времени понапрасну, поймал паровую повозку и отправился в отделение полиции. За время полета у него созрел мало-мальски приемлемый план действий, включающий в себя варианты «аз», «буки» и совсем нежелательные «веди».

Как муж Василисы, он имел право потребовать ее дело, но тогда бы пришлось раскрыться, а значит, преподнести себя царю Василию на блюдечке с голубой каемочкой. Поэтому придется действовать иначе. Но для начала требовалось попасть в здание полиции, что само по себе не так-то просто.

— День добрый, — Оган одарил сонного дежурного самой хищной из своих улыбок. — Подскажите, кто ведет дело Сабуровой Василисы Ольгердовны?

Дежурный в ответ подозрительно сощурился.

— А вам зачем?

— Затем, что боярыня зауряд—врач и ехала сюда по моему приглашению, за целевые средства, выделенные на открытие передвижного целительского пункта. До места назначения так и не добралась. Мои подчиненные молчат. Осведомители говорят об уголовном деле, официальных заявлений нет. В связи с чем мне, как работодателю, надо понимать, ждать ли сударыню Сабурову или предъявлять ей иск. Ведь из-за ее преступления я несу убытки. А это, сами понимаете, недопустимо. — Оган постучал пальцами о столешницу. — Я ведь могу заявить иск, пока идет следствие, верно?

Дежурный потер глаз и зевнул в плечо.

— А вы, собственно, кто таков будете?

Оган вздохнул, сильно надеясь, что достаточно убедителен и у бедолаги за стойкой не возникнет резонного вопроса, отчего это наследник Бореи занимается подобными вопросами сам.

— Я, голубчик, княжич Борейский — Оган Смогич, владелец местного передвижного целительского пункта, о котором жители вашего феода так долго и упорно просили.

Осоловевший со сна и свалившейся на него информации, дежурный дернулся, отряхнул форменный кафтан, схватился за серебряное блюдечко, обнаружил в нем гору лузги, ссыпал ее в ведро под столом. Отыскал сморщенное от отсутствия магической подпитки яблочко, раскрутил его с горем пополам и, наконец, протараторил:

— Сударыня коллежский асессор, тут к вам жалобщик, то есть его сиятельство наследный князь Оган Смогич по делу о душегубке Сабуровой. Да знаю я, что закрыто и в архиве, но он с заявлением. Куда послать? — голос дежурного сорвался. — Есть послать к начальнику отделения! Сударь Смогич, пойдемте я вас провожу.

В кабинете начальника отделения стоял плотный табачный смог. Сам полицмейстер, растрепанный, бородатый, словно леший, сидел, зарывшись в бумаги, и чадил, как серный комбинат. Внимательно выслушав дежурного, он отпустил его взмахом руки, нажал на настольном зеркале один из камней.

— Весея, зайди. А вы садитесь, ваше сиятельство. Коньяк будете?

— Коньяк в половину восьмого утра? Неет, откажусь, пожалуй.

— У кого утро, а у кого внеплановая проверка поповичей, вергои их пожри.

Хлопнула дверь, и в кабинет вошла страшная, как божий гнев, яга.

— Вызывали?

— Да, тут, его сиятельство, наследный князь Борейский своей кхм… работницей интересуется. Сабуровой. Дело ты вела. Прими заявление об убытках.

— Не приму. Боярыня не пожелала человеческого суда и запросила ордалию. Ее право как подозреваемой. Поэтому дело закрыто. Выйдет – значит, невиновна, останется в Нави – значит, померла душегубка. Соответственно или с живой взыщите, или к наследникам обратитесь.

Оган степенно кивнул. И включил змеиное очарование на полную мощь.

— Я могу посмотреть дело? Хотя бы для поиска родственников.

— Не можете, — яга даже бровью не повела. То ли на Горынычей умение очаровать любую женщину не распространялось, то ли у ведьм имелся иммунитет. – Это закрытая информация. Я пойду, а то пока вы лясы точите, дела колом стоят. С вашего позволения, — коллежский асессор кивнула и, чеканя шаг, вышла из кабинета.

— Вы простите, ваше сиятельство, уж больно крута на язык баба, но умна и въедлива, что тот клещ, а наверху это любят. Жаль только, замуж никто не берет. Вы не глядите, что не красавица, аж четыре печати стоит на ведьме. Силы немеряно, дети огого будут!

— Увы, — Оган развел руками, — но мне с детства подобрана невеста. Я вот о чем полюбопытствовать хотел. Вашему полицейскому участку ведь нужны новые зеркала? Такие, чтоб голосом и кончиками пальцев управлять можно, а не на камни давить? Скажите, сколько штук, и я прикажу поставить их на благо безопасности города. В обмен…

Полицмейстер предостерегающе поднял руку, потом достал тройник и принялся молча чистить трубку. Вытряхнул на черновик табачный пепел, прошелся специальным ножом по краям чаши. Крохотным ершиком пронзил нутро мундштука. Достал из кисета пахнущий черносливом табак, забил его темными пальцами, раскурил и только потом досадливо произнес:

— Я понял, что вам нужно. Не знаю и знать не желаю, зачем. Но, приди вы хотя