они серо-белой размокшей бумагой, расплывчатые, как медуза. Было 14:10. Поезд забвения ехал к Парижу.

Море полное, неподвижное, омраченное водорослями, щепками, в цветных пятнах то там, то здесь, здесь черное, как смола, там желтое, как баллон, брошенный за борт, красное, как опрокинутый таз, словно вопрошало пустынный пляж: Что же мне делать со всем этим? Оставь так, ответствовал пляж, после вычистим.

Кабриолет Дебби, цвета немецкой лазури, ждал у дюны, элегантный, как у Флобера пара лошадей, которые, флиртуя, трутся мордами.

Оно опять поднимается или опускается? спросил Симон. Не знаю, ответила Дебби. Думаю, опускается. Симон смотрел, как плывут его трусы. На обратном пути, подумал он, могли бы заехать к бабушке. Дебби взяла его за руку.

17

Сюзанна ненавидела лес. Даже в тот парк, что рядом с моим деревенским домом, который уже сам по себе маленький лес, она избегала заходить, даже вместе с кем-то. Симон же, напротив, обожал. Там он прогуливался с моей женой Жанной. Сюзанна оставалась со мной. Мы болтали. Я смотрел на нее. Спрашивал себя, почему она боится и, особенно, чего именно. Вероятно, старая история, говорил я себе, давний кошмар, история маленькой девочки, потерявшейся в лесу. Спроси ее об этом, сказал я себе.

Она ответила мне, что ей отвратительно чувствовать себя пленницей, не потерявшейся, а именно плененной. Я заметил, что не находящий выхода из леса как раз и рискует остаться в плену. Разумеется, с моей стороны это не было метафорой женитьбы, но реакция Сюзанны оказалась такой. Даже когда Симон, сказала она, меня, обнимая, удерживает, я этого не выношу, я задыхаюсь, мне страшно.

Следовательно, мне мучительно думать, что милая Сюзи прожила свои последние часы пленницей леса. Она, должно быть, чувствовала самый настоящий ужас. А может быть, и нет. Может быть, она умерла сразу. В любом случае, я думаю, что прошло несколько часов до того, как ее обнаружил какой-то водитель.

Ремень безопасности, она терпеть не могла пристегиваться. Автострады, терпеть не могла по ним ездить, с них никак не выедешь, говорила она, тщетно ищешь конец в постоянном потоке течений и буйных стремнин, мчащих к неведомой бездне.

Все равно. Если бы она оставалась на автостраде, вместо того чтобы рыскать по маленьким деревенским дорогам, через поля и деревни, рощи и леса.

Все равно. Если бы она пристегнулась, ее бы не выбросило из машины, а еще и особенно если бы Симон вернулся, а не валял дурака, ну да ладно, пропустим.

Непонятно, что произошло. Я рассматриваю две гипотезы. Она, должно быть, столкнулась с типом, который думал, что он один в лесу. И гнал как сумасшедший. Пугал себя и испытывал от этого наслаждение. Она столкнулась с ним нос к носу. Он выезжал из виража. Она в него въезжала. Чтобы уклониться, она съехала с дороги. Или же она вела очень быстро, торопилась, да еще ее фобия леса, она хотела выехать из него быстрее, как можно быстрее.

А еще я говорю себе, что если бы человек, который ее обнаружил, не остановился, чтобы помочиться, то Сюзанна не знаю сколько еще времени так бы и лежала в этой лесной яме у дороги, в свежем ворохе плюща и мха, около своей машины, падение которой остановили деревья.

Обнаруживший ее человек был не один. Он позвал жену. Чтобы сказать ей, что в яме перевернутая машина. Иди посмотри. Где? Внизу. Оба спустились, чтобы посмотреть.

Нашли Сюзанну. Она казалась мертвой, но как знать. Надо известить жандармов. Я пойду, сказал он, а ты оставайся с ней. Ни за что, сказала его жена, я не хочу оставаться совсем одна в этом лесу.

И они вроде заспорили по поводу мобильного телефона. Она сказала ему: Вот видишь, если бы у тебя был мобильник, ты мог бы позвонить отсюда. А муж сказал ей: Да, но, в любом случае, я не знаю номера жандармерии, зато знаю, где она, поэтому я поеду, а ты оставайся здесь.

Это были местные жители, которые возвращались с семейного обеда. Она тебя не съест, добавил он, чтобы поддержать свою жену, а та ответила: Она и не улетучится, так что я поеду с тобой.

Или же она опаздывала. Хотя нет. Когда случилось происшествие, она была километрах в ста от Симона, а когда жандармы позвонили, было восемнадцать часов, значит.

Время на то, чтобы за ними сходить, вернуться, время, пока они все обследуют, скажем час на все, авария произошла в семнадцать часов. Значит, она не опаздывала, А значит, и не пролежала несколько часов в лесу, на прохладной земле у подножия дерева. Воображать, ошибаться, придумывать заполнять пустоты — этим занимаются историки.

Чего мне бы хотелось, так это того, чтобы она умерла, глядя на небо сквозь верхушки деревьев, в некотором смысле умиротворенная этим видением выхода. Если только в тот момент она не сожалела, что не может приехать к Симону, но нет, нет, не было ничего такого, совсем ничего, она умерла сразу.

18

Генетик и будущий доктор наук, рокер и нигилист Жами Нардис, сын Симона: Я только приехал к родителям. Я был с Анной. Я приехал посмотреть, все ли мать приготовила для Чока. Она была взвинчена. Из-за отца. Я хотел убедиться, что все будет в порядке. Я сомневался, сказал он, ибо Чок — кот капризный. Ест только из совершенно белой миски. Никогда не ходит в уже использованный лоток. Если эти два требования не удовлетворить, он способен разнести все в пух и прах. Что и могло произойти в предстоящие сутки.

Мы с Анной тоже должны были отсутствовать. Мы должны были поехать к родителям Анны. Я не сказал этого своей матери. Ей бы это не понравилось. Она не любит родителей Анны. Не распространяйтесь об этом. Она говорит, что они меня слишком любят. Словно я их сын. Бритый наголо, футболки с черепом и костями, им наплевать. Короче, сказал ему я.

Короче, сказал он, чтобы избавить мать от худшего, мы с Анной, поразмыслив, решили отвезти Чока к родителям Анны. Они славные. Они поняли бы. Не знаю, как отреагировал бы Чок. С ним никогда не знаешь заранее. Понравились бы ему родители Анны? Большой вопрос, я согласен. Но неважно, поскольку мы так и не поехали. Я вытащил корзину для него, и тут зазвонил телефон.

Анна не решилась ответить. Она была не у себя. Она продолжала готовить корзину для перевозки кота, трубку снял Жами.

Мсье Нардис? Голос неуверенный, осторожный. Вы не ошиблись, сказал