и успокаиваюсь, чтобы твердо ответить ему. Четко подбирая каждое слово.

Он просто сильно расстроен. В этом я стараюсь убедить себя. Он просто напуган и перенес сильный стресс. И он совсем не то имел в виду, когда говорил. Все это я снова и снова повторяю про себя.

Он просто расстроен.

Он имел в виду совсем другое.

– Возможно, – начинаю я. – Может быть, ты и прав, и я действительно не знаю, что же это такое – жить и быть живым. Может быть, я еще не до конца стала человеком и плохо разбираюсь в том, что находится передо мной. – Я смотрю ему прямо в глаза. – Зато мне известно, что значит – прятаться от мира. Я знаю, что такое жить так, как будто меня вообще не существует. Я либо закрыта в клетке, либо в больничной палате, и в том и в другом случае я надежно изолирована от общества. Но больше этого не повторится, – говорю я. – Я уже не смогу так существовать. Потому что дошла до такого этапа в своей жизни, когда больше не боюсь говорить. И моя тень меня больше не преследует. Я вовсе не хочу терять свою свободу, ни за что. Назад я не поверну ни при каких обстоятельствах. Лучше пусть меня пристрелят, когда я буду во весь голос требовать справедливости, чем мне предоставят право умереть в тюрьме, в которую сама заперла себя.

Адам смотрит куда-то на стену и смеется, потом переводит взгляд на меня.

– Ты себя сейчас вообще-то слышишь? – спрашивает он. – Ты рассказываешь мне о том, что тебе так и хочется выскочить перед группой солдат и заявить, как ты ненавидишь Оздоровление. И все только для того, чтобы доказать им свою точку зрения? Чтобы они пристрелили тебя еще до твоего восемнадцатилетия? Это полная бессмыслица, – говорит он. – И ничему этот подвиг не послужит. Да и не похоже такое поведение на тебя. – Он качает осуждающе головой. – Мне казалось, что тебе хочется жить самой по собственным правилам. Тебе никогда не хотелось ввязываться в войну. Ты просто мечтала избавиться от Уорнера и психушки, и еще от своих ненормальных родителей. Я подумал, что теперь ты должна быть счастлива, когда борьба закончилась.

– О чем ты говоришь? – удивляюсь я. – Я всегда говорила, что хочу бороться. Причем утверждала это с самого начала, с того момента, когда сказала тебе, что мне обязательно нужно сбежать с базы. Вот это действительно похоже на меня, – настаиваю я. – Вот что я чувствую. И всегда чувствовала себя так и только так.

– Нет, – упирается он. – Мы сбежали с базы совсем не для того, чтобы начать войну. Мы сбежали, чтобы отделаться от Оздоровления, чтобы сопротивляться, но только по-своему. И – самое главное – чтобы жить вместе. Но потом возник Кенджи и увез нас в «Омегу пойнт», и сразу все изменилось. Вот тогда-то мы и решили присоединиться к борьбе. Потому что уж слишком хорошо все звучало, и казалось, что у нас есть шанс победить. Но вот только теперь, – он оглянулся на закрытую дверь, – что от всего этого у нас осталось? Восемь очень плохо вооруженных мужчин и женщин и один десятилетний мальчик, которые пытаются сразиться с целыми армиями. Это задание попросту невыполнимо, – говорит он. – И если мне суждено скоро умереть, я не хочу, чтобы это произошло из-за моей собственной глупости. Если мне предстоит отправиться на войну – если судьбе будет угодно еще раз испытать меня, то я рискну. Но это произойдет лишь в том случае, если я буду знать, что вероятность победы достаточно велика. Вот только так, и никак иначе.

– Я не считаю, что борьбу за человечество можно назвать «своей собственной глупостью»…

– Ты понятия не имеешь, о чем ты говоришь, – огрызается он, и я вижу, как он напрягся. – Сейчас пока что мы ничего не можем сделать.

– Всегда можно что-то сделать, Адам. Так должно быть. Потому что я так жить дальше не собираюсь. Никогда.

– Джульетта, прошу тебя, – говорит он, и в его голосе неожиданно я слышу полное отчаяние, смешанное со страданием. – Я не хочу, чтобы тебя убивали. Я не хочу снова потерять тебя…

– Ты тут ни при чем, Адам. – Мне очень сложно произнести эти слова, но он должен понять меня. – Ты для меня очень важен. Ты любил меня, и ты заботился обо мне в то время, когда всем другим было ровным счетом наплевать. Мне не хочется, чтобы ты думал, что я равнодушна к тебе, потому что это не так. Но мое решение не имеет никакого отношения к тебе. Оно касается только меня, – поясняю я. – А вот такая жизнь, – я указываю на дверь, – та, что происходит по ту сторону стены, это совсем не то, что я хочу и к чему стремлюсь.

Но мои слова, как мне кажется, только еще сильнее расстраивают его.

– Значит, ты скорее согласишься на то, чтобы они тебя убили? – спрашивает Адам, снова начиная сердиться. – Ты это хочешь мне сказать? Ты скорее умрешь, но не будешь строить новую жизнь здесь вместе со мной?

– Я скорее умру, – твердо произношу я, чуть отдаляясь от его протянутой руки, – но не вернусь к прежнему своему состоянию, когда я молчала и чувствовала, как все вокруг душит меня.

Адам собирается что-то ответить мне, вот он уже чуть приоткрыл рот, как вдруг до нас доносится невероятный шум и гам, возникший внезапно с другой стороны смежной стены. Мы в страхе переглядываемся и, резко распахнув дверь, перебегаем из спальни в жилую комнату.

Сердце у меня останавливается. Потом снова начинает колотиться. И снова останавливается.

Сюда явился Уорнер.

Он стоит у входной двери, небрежно засунув руки в карманы, а ему в лицо нацелено не менее шести самых разных пистолетов. Мозг лихорадочно работает, я пытаюсь придумать, что же делать дальше, и при этом выбрать лучший вариант из возникающих в моей голове. Но как только я оказываюсь в комнате, выражение лица Уорнера сразу меняется: холодная тонкая линия его губ переходит в широчайшую дружелюбную улыбку, которая так и расцветает на глазах у изумленных беженцев. Глаза его сияют. Он усмехается, глядя на меня, и, похоже, вовсе не имеет ничего против того, что в его сторону смотрит сразу несколько смертельных стволов.

Меня сразу удивляет то, каким образом ему удалось разыскать меня.

Я хочу пройти вперед, но Адам решительно хватает меня за руку. Я оглядываюсь и сама дивлюсь, почему это его инстинктивное движение вызывает у меня только раздражение. Я очень недовольна из-за того, что сумела разозлиться на Адама. Нет, не так я представляла себе встречу с ним. Мне хочется повторить этот момент снова, но уже совсем по другому сценарию.

– Что ты делаешь? – шипит на меня Адам. – Не приближайся к нему.

Я смотрю на его руку, схватившую меня за предплечье. Потом поднимаю глаза, чтобы встретить его взгляд.

Адам не двигается с места.

– Отпусти меня, – требую я.

Неожиданно его лицо проясняется, как будто он внезапно пересмотрел свою оценку данной ситуации. Он смотрит на свою руку и без лишних слов отпускает меня.

Я отхожу от него по возможности подальше, все это время ища глазами Кенджи. И тут же встречаю его острый взгляд. Он приподнял одну бровь и склонил голову набок. Всем своим видом он показывает, что следующий шаг за мной, и я должна хорошенько все просчитать, прежде чем отважусь на него. Я вздыхаю и начинаю пробираться через своих друзей, пока не оказываюсь непосредственно перед Уорнером. Я пытаюсь защитить его своим далеко не внушительным телом, стоя лицом к направленным пистолетам. Теперь я только надеюсь на то, что они не станут стрелять в меня вместо него.