— У меня есть друг, Игорь Павлов. Ты его видел, такой высокий и худой.

Бруно покивал.

— Он курирует вопросы изучения марсианского грунта. Ну и налаживает связи, так сказать, а это он умеет лучше, чем кто-либо другой. Он выяснил, что Маркус Маккензи сам предложил им эту идею. Они конечно без вопросов согласились. Кто же упустит такой шанс? Запрос был всего лишь стандартной бюрократической процедурой.

— Зачем ему это?

Макс встал напротив Бруно и улыбнулся.

— Страховка. Все марсоходы НАСА страхуются на случай гибели. Маккензи знал, что колеса марсохода не предназначены для горной местности. Он намеренно отправил его на смерть.

— Но это же деньги НАСА. Они ему не принадлежат.

— Маккензи имеет опыт присваивать чужие деньги. Смотри сам. Он хорошо подготовился, избавился от всех, кто мог что-то заподозрить. Идеальный план если бы, — Макс ударил в ладоши перед лицом Бруно. — Марсиане все не испортили.

— Он мошенник, — сказал Бруно.

Макс помахал картой памяти словно крохотным флажком.

— И я это докажу.

* * *

Уже двадцать шесть часов никто из членов экипажа не сомкнул глаз.

Командир Стивенсон выглядел измотанным. На лице изредка мелькала озадаченность, после чего он будто пропадал из тела, потом возвращался, глотал лимонный сок, морщился и продолжал говорить.

— ЦУП считает взрыв случайностью. Не сработало несколько уровней релейной защиты. Вероятность меньше одной миллионной, — Стивенсон на миг потерял нить повествования. Потом натужно набрал воздуха в легкие и продолжил. — Судя по логам, шестнадцать дней назад генератор уже останавливал работу, мы ничего не заметили. Возможно, тогда и начались критические изменения. — Командир Стивенсон посмотрел в то место, где обычно находилась Нака. — Взрыв повредил семьдесят процентов аккумуляторных батарей. Оставшиеся непригодны к использованию. Топливный блок находился без охлаждения четыре минуты двадцать две секунды, температура упала на два с половиной градуса. Четыре и две десятых процента частиц топлива погибли.

Ричард Пател удовлетворенно выдохнул.

— При раскрытии треть солнечных батарей была повреждена. Недостаток мощности уже сейчас тридцать пять процентов от расчетного.

Ричард Пател покосился на Покровского. Тот пристально смотрел на командира Стивенсона с невозмутимым выражением лица.

— Для экономии энергии отглушены два грузовых модуля, а также лаборатория Андрея Молчанова.

Молчанов услышал свое имя и на долю секунды пришел в себя. Все взглянули на него с сочувствием, как на неудачного смотрителя музея, которому не позволили спасти от гибели ни один из его экспонатов. Молчанову было плевать. Настолько, насколько плевать мертвецу на убранство собственного гроба.

Командир Стивенсон продолжил говорить, а Молчанов вновь окунулся в полудрему. Сейчас он слышал только собственные мысли, а еще музыку. Очень странную, с использованием неизвестных инструментов, с мотивом бессмысленным и одновременно прекрасным. Как ученый он понимал, что не мог слышать музыку в открытом космосе — все это лишь галлюцинации. Но забыть ее он не мог. Да и не хотел.

Молчанов медленно тянул остывающий чай через трубочку. Горло раздирало от боли, но боль эта была где-то далеко, с кем-то другим. Как и боль в ушах, животе и голове. Он чувствовал только бесконечный космический холод. Толстое одеяло, в которое он был закутан не согревало.

Командир Стивенсон все говорил:

— Через две недели мощность солнечных батарей упадет до критической. За это время нужно восстановить работу реактора. Программу ремонта готовит ЦУП. Если у кого-то есть собственное видение прошу предоставить. Оно будет учтено комиссией.

Покровский скептически фыркнул.

— Приоритет отдается системе регенерации воздуха, топливному холодильнику и Щиту. Освещение будет подаваться шесть часов в день. В остальное время пользуйтесь фонарями. Теплую одежду вы знаете где взять.

Стивенсон убрал модуль-компьютер.

— Андрей, каково состояние Наки?

Молчанов снова вышел из прострации.

— Травмы тяжелые. Она в искусственной коме.

— Прогноз?

Молчанов пожал плечами. Заболела рука — перелом лучевой кости, который он получил от удара баллоном со сжатым воздухом.

— Мне нужен прогноз, — повторил командир Стивенсон.

— Тридцать процентов, — Молчанов сделал еще глоток чая. — Десять.

Все замолчали.

— Нам всем нужно отдохнуть. Шесть часов на сон. — Командир Стивенсон осмотрел взглядом каждого. — Утром вы получите план работ.

Командир Стивенсон засобирался.

— И это все? — Покровский раскинул руки в недоумении.

— Ты хотел что-то добавить?

— Мы три часа только и мусолим: несчастный случай, случайность. Почему никто не спросит очевидного: какого черта там делала Нака?

Взгляд у Покровского стал острым, прямолинейным, словно он запустил хищника в вольер с овцой и наблюдал, как несчастная тщетно борется за жизнь.

— Я попросил ее провести плановое обслуживание генератора, — командир Стивенсон прервался и добавил, — Все допуски у нее имеются.

Покровский усмехнулся.

— Допуски… Те, что нам рисовали в ЦУПе для страховых компаний? Ты прекрасно знал, что у нее нет опыта такой работы.

Командир Стивенсон глубоко вздохнул и заговорил словно читая по бумажке:

— На борту каждый обязан выполнять любую работу — так указано в правилах эксплуатации. Я не снимаю с себя ответственность, я несу ее за каждого из вас. В том числе за Наку, если она допустила ошибку.

— Если? — удивился Покровский. — В этом могут быть сомнения?

Командир Стивенсон промолчал.

— Ты должен был доверить это мне, а не отправлять эту… — Покровский замолчал, но всем было понятно, что он имел ввиду нелицеприятный эпитет.

— Я не обязан обсуждать приказы с бортинженером.

— Мы видим последствия твоих приказов. Корабль в открытом космосе с неработающим реактором. И это эффективное управление?

— Сейчас не время… — вступился доктор Пател.

— Нет, пусть закончит, — сказал командир Стивенсон.

Покровский оглядел присутствующих.

— Я не собираюсь с этим мириться. Ставлю вопрос о компетентности Скотта Стивенсона на должности командира корабля. Пункт правил эксплуатации 16, подпункт 2.

— Как удачно для тебя все сложилось, — сказал доктор Пател.

Покровский подлетел к нему.

— Ты же не намекаешь, док, что я причастен к этому?

— Ты читаешь мои мысли.