пониже спины, и он заволновался, подозревая опухоль, но через пару недель шишечка доставала пола и превратилась в мускулистый, покрытый чешуей хвост. Вот это уже скрывать было сложно, и Матиус наконец-то решил взять больничный (у него был исконно русский подход к лечению, как вы уже заметили). Набрав номер босса, он уже собирался пожаловаться на плохое самочувствие, но вдруг понял, что может издавать лишь шипение. Начальник на другом конце провода лишь недовольно пробурчал что-то в ответ. Матиус изо всех сил пытался выговорить хоть слово, но у него выходило лишь приглушенное – тсссс. А вот стоило ему лишь подумать о том, что он хотел сказать начальнику, как тот ответил, – Конечно, оставайся. Я и сам заметил, что ты… мм… неважно выглядишь последнее время. Положив трубку, Матиас сам того не замечая, высунул тонкий почему-то раздвоенный язык и грустно зашипел. – Что же это происходит, подумал он. – Откуда взялись все эти атавизмы? Мне как-никак уже под тридцать, не могли же они так просто появится ниоткуда. Хотя они именно появились из ниоткуда. Будь здесь Матезиус, ему пришлось ответить за все это. Хотя, его же не существует. Или существует? Я забыл…

Но становилось все хуже и страннее. На спине между чешуек начали пробиваться бугорки. – Что на этот раз, – измученно подумал Матиус, но через недели две стал обладателем больших черных, отливающих синевой крыльев. Сначала это расстроило его, но потом он понял, что может летать. Прежде низкий потолок нависал теперь на высоте метров этак десяти. Матиус любил взмывать к нему и разглядывать непонятно откуда взявшиеся на нем мозаики. Тут были и сцены из мифов, и из детских сказок, и умиротворяющие пейзажи, обнаженные дамы в пикантных позах и изображения далеких космических объектов. Матиус уже перестал удивляться этим странностям. Он словно забыл о внешнем мире, – каждый день полки наполнялись все новыми и новыми книгами, его квартира стала намного просторнее, теперь даже он не смог бы облететь ее за день. Да и Матиус понял, что практически все, что он пожелает появится прямо перед ним, так что ему не приходилось голодать. Он украсил свое жилище многочисленными растениями, раньше они быстро гибли у него, а теперь же пышно разрослись, и их ростки, обвивая стеллажи с книгами, тянулись к самому потолку. Об электричестве тоже можно было не заботиться – все помещение заливал свет, похожий на солнечный, хотя видимых его источников нигде не было видно, ведь в квартире, хотя квартирой теперь ее можно было назвать лишь с большим натягом, напрочь пропали все окна и двери. Матиус забыл о своей теплой и уютной кровати и теперь нередко спал прямо на полках, хвостом обвив книжные стеллажи. Он стал настоящим гигантом для человека и неудивительно, он ведь уже давно перестал им быть.

Дни шли, он читал, спал – и понятия не имел, сколько времени прошло, и что твориться во внешнем мире. В библиотеке не было никаких средств связи с внешним миром – все технические девайсы упорно отказывались работать, а стрелки на настенных часах уже давно неподвижно застыли. Сначала это мало заботило его – ведь там у него никого не было, но потом его стало тянуть выбраться на улицу. Страх останавливал Матиуса – вряд ли люди, завидев дракона сильно обрадуются, они и человеком то его не сильно любили. Убьют сразу или отправят на опыты – себе дороже. Но день за днем странная, прежде незнакомая ему тоска усиливалась, и однажды Матиус не выдержал, плюнув на осторожность и собравшись с духом, наконец-то открыл дверь.

Но не послышалось испуганных криков, и никто не пытался его убить – ведь снаружи была лишь пустота. Бескрайняя тьма, насколько хватало глаз, раскинулась за стенами библиотеки. А он стоял, словно громом пораженный, на грани между бытием и пустотой, и не мог поверить своим глазам.

Матиус никогда не был привязан к этому миру. Он никогда не мечтал стать кем-то особенным, чего-то добиться, а жизнь словно проходила мимо для него – знакомая лишь по книгам, такая чужая. И его всегда это устраивало – ему хватало книг, хватало роли наблюдателя, серого пятна, тени, но сейчас – сейчас, когда все исчезло и пути назад уже не было, ему вдруг стало так горько от того, что он, пока это еще было возможно, так и не попытался жить.

И хранитель, повинуюсь новому, не понятному ему самому чувству искал – искал одну книгу, о которой он никогда не слышал, но она обязательно должна была существовать. И он нашел ее – самую древнею, самую первую книгу на земле.

В ней, красным на пожелтевших страницах, на древнем языке – теперь он, став хранителем знал их все, в начале аккуратным ровным почерком, а в конце – корявыми, поблекшими, словно в спешке, выведенными буквами была написана история мира – с самого начала и до конца.

И Матиус читал ее – самую удивительную книгу, что ему когда-либо попадалась. Да, ее автор определенно был чокнутым и чрезмерно эрудированным (или просто любил фантазировать) – красочные описания в ней перемежались с жуткими формулами (и тут Матиус понял, что даже с его невесть откуда – то взявшимся знанием мертвых языков язык математики нередко остается загадкой), скучнейшими списками вроде промеров всех-всех-всех снежинок (кому вообще пришло в голову провести подобное исследование?) и жизнеописаниями людей и прочих существ (из разряда – гражданин такой – то 8 апреля 1982 года встал с кровати и через пару секунд почесал левый глаз). Хоть Матиус, смирившийся с столь подробными описаниями, старался пролистывать их, выискивая в книге только самое интересное, казалось, что целая вечность прошла, прежде чем он дошел до ее конца. Его худшие опасения подтвердились, и теперь кроме него, кроме Библиотеки – единственной памяти об исчезнувшем мире ничего не существовало. Конец Света и всего Сущего был описан подробно, местами художественно и трагично, местами сухим физическим языком, но приговор был окончательный – Вселенной больше нет, осталась лишь та самая Библиотека, в которую каким – то чудом превратилась его квартира – как единственный вечный памятник былого величия. Он уже давно почти не отрывался от книги, но отчаяние, поселившиеся в его душе было намного хуже усталости. И вот когда спустя множество ночей Матиус наконец-то добрался до эпилога, он сразу понял, что тот – послание ему от автора, как и понял то, что никакой он больше не