– Неправда! – прохрипела она еле слышно и повторила уже громче: – Неправда!

– Я советовал вам молчать, мадам. Подобное осудили бы…

– Но это же неправда! Деньги ни при чем! – Она схватилась за подлокотники кресла. – Пусть бы он забрал все деньги, мне плевать! Я так ему и сказала. Это все Дина виновата! Он хотел сбежать с ней, говорил, что я… Это все Дина! Вот почему… Не ради денег…

– То есть он не требовал от вас денег?

– Нет!

– Он угрожал вас выдать?

– Нет. Обещал, что не выдаст. Но он хотел бросить меня, а я любила его. – Ее губы искривились, пальцы скользили по подлокотникам, ногти царапали кожу. – Я любила его, а он хотел меня бросить!

– А это было бы равносильно признанию. – Голос Вулфа понизился до едва различимого бормотания. – Вдали от вас, никаких ограничений… Кто знает, что бы он мог выкинуть? И ему пришлось умереть. Признаю, что напрасно вас осуждал, что вы находились в смертельной опасности. Вы не пытались обмануть его, не пытались доказать, что это не вы убили Дину Атли?

– Нет. Он знал, что это сделала я. – Она стиснула кулаки. – Я, верно, спятила, иначе не объяснить. Вы правы, я знала, что произойдет, если он меня бросит. Я спятила, да… Той ночью я снова спустилась в библиотеку и сидела с ним, пока… – Вдруг она села прямо. – Что я говорю? Что я сказала?

– Достаточно. – Вулф повысил голос до нормального. – Вы сказали именно то, что я рассчитывал услышать, обвиняя вас в убийстве мужа исключительно ради денег. Это абсурдно, конечно, однако ничуть не более абсурдно, чем ваши нападки на меня и на мистера Гудвина после нахождения денег. Вы планировали, разумеется, переложить всю ответственность на вашего покойного супруга, представить все так, будто это он устроил собственное похищение ради денег, а Дину Атли выбрал в помощницы, но потом ее убил, а сам, быть может, покончил с собой из страха разоблачения или из угрызений совести. Впрочем, мужчина вряд ли избрал бы именно такой способ самоубийства… Позвольте указать, что вы возбудили бы подозрения…

Он осекся, потому что посетительница резко встала. Она двинулась было к выходу, но сумка выскользнула у нее из рук и упала на пол. Я наклонился, подобрал сумку, вручил хозяйке и проводил ее к выходу. В прихожей я опередил ее, распахнул дверь и вышел затем на крыльцо, чтобы проследить, как она спускается по ступеням. Если, вернувшись домой, она допьет хлоралгидрат, то это будет ее выбор, но сейчас мне совершенно не хотелось, чтобы она покатилась кубарем и сломала себе шею на нашем крыльце. Отдаю ей должное: ноги ее почти не держали, но она достигла тротуара и свернула направо.

Я пошел обратно. На кухне достал из буфета магнитофон и прихватил устройство с собой в кабинет. Вулф хмуро поглядывал, как я подключаю технику. Я прокрутил ленту до нужного времени – на глазок, естественно, – и включил воспроизведение.

«– …Поддавшись на мгновение необузданной страсти, – произнес голос шефа. – Но вот убийство вашего мужа – совсем другое дело. Вы все спланировали заранее и выполнили без малейшей жалости, добившись намеченной цели. Исключительно ради денег. Вы убили его хладнокровно, потому что он хотел отнять у вас плод вашего мошенничества. Это, увы, омерзительно! Подобное осудили бы и…

– Неправда! Неправда!

– Я советовал вам молчать, мадам. Подобное осудили бы…

– Но это же неправда! Деньги ни при чем! Пусть бы он забрал все деньги, мне плевать! Я так ему и сказала. Это все Дина виновата! Он хотел сбежать с ней, говорил, что я… Это все Дина! Вот почему… Не ради денег…»

Мы дослушали до конца. Запись была четкой и ясной, как и полагалось записи на устройстве ценой в тысячу двести баксов. Когда я выключил магнитофон, Вулф сказал:

– Удовлетворительно. Передай запись мистеру Кремеру.

– Прямо сейчас?

– Да. Это бедное создание может умереть в пределах ближайшего часа. Если инспектор не у себя, пусть его вызовут. Не желаю, чтобы завтра он ломился к нам с обвинениями в том, что я задержал доставку признания в убийстве.

Я послушно взял бобину с магнитофона.

Она и не подумала умереть в ближайший час. До сих пор жива. Разговор состоялся три месяца назад, и на прошлой неделе суд присяжных – восемь мужчин и четыре женщины – обсуждал ее дело пятьдесят два часа подряд, но решения так и не вынес. Семеро высказались за убийство первой степени, а пятеро – за оправдание. Будет мой отчет опубликован или нет, зависит от присяжных на втором заседании. Если и они ничего не решат, рукопись отправится в запираемый ящик комода у меня в комнате, где я храню тексты, которые нельзя отдавать в печать.

Если вам интересно, ездил ли я снова в Уайт-Плейнс, отвечаю: да, ездил, днем во вторник, под присмотром Бена Дайкса. К тому времени миссис Вейл забрали в офис окружного прокурора, но все были слишком заняты, чтобы разбираться со мной. К пяти меня отпустили на поруки, однако не преминули – в девятнадцатый раз – снять отпечатки пальцев. Минула неделя, прежде чем обвинение сняли, а поруки сократили 100 000 гонорара Вулфа до 99 925 долларов. Даже при всем этом у меня нашлось много времени для прогулок и выяснения отношений с людьми и предметами. Вулф, получив свой гонорар первого мая, благодушествует до сих пор. Если вам вздумается посулить ему десять тысяч долларов за выяснение того факта, кто именно по ошибке стащил вашу шляпу на вчерашней коктейльной вечеринке, он даже не потрудится наградить вас суровым взглядом.