Конкретное содержание проведенной Ольгой реформы определяется историками по-разному, но ее общий смысл, кажется, ясен.

Суть преобразований Ольги — именно в упорядочении дани, в «уставлении» и «изряжении» подвластной ей земли. (О каких-либо «рядах», то есть договорах, между Киевом и подчиненными Киеву племенными союзами летописец не сообщает, но глагол «изрядить» недвусмысленно свидетельствует об этом.) Центрами сбора дани становились «становища» (упомянуты в Древлянской земле) и «погосты» (в Новгородской), куда свозилась, где хранилась и откуда затем перераспределялась собранная дань. Разница между «становищами» и «погостами» (последнее от слова: «гость», «гостить», «гощение») определялась прежде всего степенью их удаленности от Киева. Как отмечал крупнейший исследователь Киевской Руси академик Борис Александрович Рыбаков, «становища» были приспособлены к условиям княжеского «полюдья» и предназначались для ежегодного приема самого князя и огромной массы сопровождавших его воинов и слуг. Здесь должны были находиться отапливаемые помещения и запасы продовольствия и фуража; укрепления же могли быть не очень значительными, «так как само полюдье представляло собой грозную военную силу». «Погосты» же возникают прежде всего на территориях, не охваченных традиционным княжеским «полюдьем». Не случайно в летописи и княжеских грамотах они упоминаются в основном на севере и северо-востоке Русского государства — в Новгородской, Ростовской (позднее Владимиро-Суздальской), Смоленской, Рязанской и некоторых других землях, и почти не известны на юге. Удаленные от Киева на месяц-другой пути, они были в большей степени оторваны от княжеского центра. Представители княжеской администрации, находившиеся в «погосте», — разного рода подъездные, данщики, емцы, вирники и т. п., — разумеется, тоже были вооруженными людьми, но, как пишет исследователь, «далеко не столь многочисленными, как участники полюдья. В силу этого погост должен был быть некоей крепостицей, острожком со своим постоянным гарнизоном. Люди, жившие в погосте, должны были быть не только слугами, но и воинами. Оторванность их от домениальных баз диктовала необходимость заниматься сельским хозяйством, охотиться, ловить рыбу, разводить скот. Что касается скота и коней, то здесь могли и должны были быть княжеские кони для транспортировки дани и скот для прокорма приезжающих данников (“колико черево возметь”). На погосте следует предполагать больше, чем на становище, различных помещений для хранения: дани (воск, мед, пушнина), продуктов питания гарнизона и данников (мясо, рыба, зерно и т. д.), фуража (овес, сено)». И далее: «…Первоначальные погосты представляли собой вынесенные вдаль, в полуосвоенные края, элементы княжеского домена. Погост в то же время был и элементом феодальной государственности, так как оба эти начала — домениальное и государственное — тесно переплетались и в практике, и в юридическом сознании средневековых людей. Погосты были как бы узлами огромной сети, накинутой князьями X—XI веков на славянские и финно-угорские земли Севера… представляли собою те узлы прочности, при помощи которых вся сеть держалась и охватывала просторы Севера, подчиняя их князю». Именно такие «погосты» позднее мы увидим в Новгородской земле: помимо уже названных, можно вспомнить Сабельский и Косицкий на Луге, Боровичский и Великопорожский на Мете и многие другие, расположенные на Волхове, Шелони, Ловати, Поле и других реках.

Надо сказать, что с течением времени значение слова «погост» в русском языке изменилось. Помимо прочего, оно стало обозначать еще и административный округ, совокупность деревень, принадлежащих к одной волости. И можно думать, что роль «погостов» как административных центров округи, мест, где вершился княжеский суд, также была определена реформами первой русской княгини.

Любопытна ошибка, присутствующая в Лаврентьевском списке «Повести временных лет», где «погосты» названы «повостами» — вероятно, по аналогии с «повозом» — еще одной, наряду с «полюдьем», формой взимания дани в древней Руси, заключавшейся в том, что дань эту свозили к князю, а не сам князь вынужден был ехать за нею. Такой способ сбора дани считался менее почетным, даже обидным, — хотя, судя по всему, для тех, кто выплачивал дань, он был значительно менее разорительным и экономически более выгодным, чем «полюдье». Собственно, суть «погостов» и состояла в том, что это были пункты своза дани. Однако было бы неверно считать реформу Ольги простой заменой «полюдья» «повозом». Нет, обе дани еще долго сосуществовали друг с другом. Так, княжеское «полюдье» упоминается в летописях вплоть до второй половины XII века. Однако оно, по всей вероятности, все больше сводилось к чисто ритуальному, традиционному действу и охватывало — опять же в силу традиции — лишь отдельные области государства. Громоздкая же система «большого полюдья», описанного Константином Багрянородным в середине X века, в которое был вовлечен едва ли не весь правящий слой Киевского государства во главе с князем и которое длилось до полугода (с ноября по апрель), уходила в прошлое. Поездка Ольги к Новгороду и Пскову, по Мете и Луге, а затем на Днепр и Десну, по форме еще напоминала классическое «полюдье» — хотя и захватывала территории, которые в систему «большого полюдья» как раз не входили. Но эта поездка имела своей целью не расширение области «большого полюдья», а напротив, создание таких условий, при которых личное присутствие князя для взимания дани уже не требовалось.

В этом смысле реформа княгини Ольги — действительно поворотное событие в истории древней Руси. Она освобождала княжескую власть от колоссальной нагрузки ежегодного объезда громадных территорий. А это, в свою очередь, позволяло приступить к решению других задач, связанных с хозяйственным и государственным освоением подвластных Киеву славянских и неславянских земель. Собственно, освобождение князя от личного участия в каждом действии государственного характера — ключевой эпизод в становлении государственности как таковой. Создание сети «погостов» на новых землях, не охваченных «полюдьем», было по существу первым шагом в деле реального «огосударствливания» всей территории древней Руси, превращения своеобразной федерации племен под властью Киева, созданной Олегом, в действительное подобие настоящего государства, первым шагом на том долгом пути, который завершится лишь в годы княжения Ярослава Мудрого, если не позднее.

При этом дани, которые устанавливала Ольга, были менее обременительными для подвластных Киеву племен, нежели прежние. Летописец употребляет выражение «дани тяжкие» только применительно к древлянам, но не в других случаях. Автор же Проложного жития святой особо отметил, что княгиня, «обходящи всю Русскую землю, дани и уроки легкие уставляющи». Но ведь это тоже — проявление государственной мудрости, столь свойственной Ольге. Из последующей истории России и других стран мы хорошо знаем, что облегчение налогового бремени, уменьшение взимаемых государством платежей и податей при их правильной организации ведут не к снижению, а напротив, к увеличению поступлений в государственную казну.

Особое место летопись отводит «ловищам» и «перевесищам» Ольги — строго определенным местам княжеской охоты.

Надо сказать, что охота на зверя считалась в древней Руси занятием по преимуществу княжеским. Княжеские «ловы» упоминаются в летописи и в окрестностях Киева, и вблизи других русских городов — Вышгорода, Чернигова, Переяславля. И дело здесь, конечно, не только в том, что пушнина составляла главную ценность тогдашней Руси и главный объект обложения данью подвластных Киеву славянских и неславянских племен. Добыча зверя символизировала полноту власти князя над покоренной им землей и всем, что на ней обитает. И не случайно подвиги, совершенные во время охоты, сами князья приравнивали к подвигам, совершенным на поле брани[106].