какая сыскалась бы в Варшаве в те годы. Она не завела ни одного романа на стороне и твердо хранила верность супругу, к ней было невозможно подступиться. София никому не позволяла зайти в отношениях с ней дальше приличного кокетства. Как только она начинала чувствовать ведомый ей одной предел, наступал момент, когда вся ее кротость и мнимая досягаемость пропадали, как и выдуманная порочность. София была прирожденной актрисой и умела включать холодность быстро и неожиданно. Александр поначалу сдержанно относился к супруге, памятуя о том, как она заставила его жениться и послужила причиной размолвки с родственниками. Однако со временем он безоглядно влюбился в свою жену. Их брак стал счастливым, основанным на взаимной любви и привязанности.

Глава 15

В детстве Эдгар был болезненным ребенком, измученным бесконечными кровотечениями и рано повзрослевшим. Он стойко выдерживал все: боль и кровь, мучительный страх за свою жизнь, постоянные «нельзя» и пренебрежение родителей – так он воспринимал их опасливо-нежную отстраненность. В девять лет отец надумал отправить Эдгара учиться в Варшавский университет под опекой старого камердинера Патрикия, вырастившего еще его самого. Александр принял это решение, заботясь о благе сына и следуя желанию Эдгара, которого уже уважал за целеустремленность, победившую леность. Мальчику наскучило сидеть дома, ему захотелось уехать подальше отсюда и посмотреть другие места, пусть даже для этого придется постигать науки. Хотя впоследствии Эдгара, который был достаточно умен, учение увлекло, ему нравилось узнавать что-то новое. Он поговорил с отцом по-взрослому, и Александр согласился.

Невозможно было предвидеть, что случится с Софией, когда она узнает об этих планах. Раньше она не осознавала себя матерью Эдгара и лишь мельком видела этого светловолосого мальчика, не ведая, что любит его. Теперь же, когда сына увозили от нее, София повела себя как дитя, у которого отбирают игрушку. Сначала она упала в обморок, затем залилась слезами и начала молить мужа передумать. Эдгар, узнав о колебаниях отца, поднял крик на весь дом. Он привык добиваться своего во что бы то ни стало и знал, что взрослые, испугавшись за его здоровье, сделают так, как он хочет. С Эдгаром было сложно сладить – он имел обостренное болезнью стремление к независимости. Мальчик рос своевольным, вздорным и капризным, любил одиночество и не выносил неподчинения. Все беспрекословно слушали его и всячески угождали. Только родители особо не баловали, посвящали ему мало времени и держались в отдалении, свыкнувшись с несчастьем иметь больного ребенка.

– О нет, – плакала София, поглощенная своим великим горем и не способная внимать разумным доводам, – он ведь погибнет вдали от меня, а я не смогу спасти его и даже увидеть напоследок… Эдгар – такой ужасный и милый ребенок, а я была плохой матерью, но всегда очень любила его! Я буду скучать и не хочу потерять его!

Однако на сей раз Александр не поддался, хотя чуть не плакал вместе с нею, сопереживая Софии от всего своего холодного сердца. В последние дни, когда Эдгар еще был дома, мать старалась возместить прежнее невнимание, трепеща от ожидания разлуки с ним. Она не могла наглядеться на своего мальчика и изливала на него запоздалую любовь. Мать буквально замучила и заласкала его. За эти длинные недели Эдгар видел столько поцелуев и прочих проявлений любви со стороны всегда такой сдержанной мамочки, сколько не помнил за всю свою жизнь. Однако София была удивлена и разочарована, наткнувшись на холодность с оттенком боязливой стеснительности. Эдгар вежливо отстранялся и избегал ее ласки, стараясь спрятаться подальше от матери, – он любил, почти боготворил ее, но предпочитал держаться поодаль.

В миг расставания София уже не плакала и почти не испытывала прежнего порыва любви к сыну, но все же чуть не задушила в объятиях, осыпая поцелуями и ощущая, как пытается освободиться этот бесчувственный ребенок, отвергая ее. Когда Эдгар уехал, София так тосковала, что вскоре родила еще одно дитя – на сей раз дочь, о которой мечтала из страха, что второй сын тоже окажется больным гемофилией. Женщины никогда не страдали этим недугом. Сестра Эдгара Эвелина-Офелия, родившаяся через десять лет после него, была плодом любви и спокойного супружеского счастья. По традиции София дала девочке одно польское имя и второе – английское, на сей раз из «Гамлета»[8]. С дочерью София раскрылась как мать. Роды прошли несравнимо легче, молока у нее было в избытке, как и материнской любви.

Эдгар жил при университете, проводя дома каникулы – лето и Рождество. Он возвращался из Варшавы, оживленный от новых впечатлений и при этом безупречно воспитанный. Мальчик приобрел безукоризненные манеры и удивительную светскую томность, отнюдь не детскую. Казалось, Эдгар нисколько не скучал по дому и он там нежеланный гость, хотя родители были приветливы и исполняли все его капризы. Александр преисполнился гордостью и надеждой, что из хрупкого болезненного ребенка все-таки что-то выйдет, хотя воином ему не бывать. София была всецело поглощена дочерью и возилась с маленькой Эвелиной, как с куклой. Эдгаром мать восхищалась, следя за ним на расстоянии и видя вместо своего ребенка взрослого человека. А он был все время вдали от нее, даже когда находился рядом. Эдгара по-настоящему не знали ни отец, ни мать.

Его отношение к младшей сестре отличалось нежностью, затаенной в глубине души и проскальзывающей лишь мельком. Обычно Эдгар не замечал сестренку, и ее очаровательное личико в обрамлении золотистых локонов превращалось в привычную часть домашней обстановки. Иногда он словно просыпался и вспоминал о ней, ласково приближая к себе и задаривая мелкими вещичками. Эвелина таяла от редкого проявления внимания со стороны брата, а Эдгар с легкостью снова ее забывал.

Как-то утром, после грозовой ночи, София встревожилась, не найдя маленькую дочь в кроватке. Она знала, что Эвелина боится грозы, – раньше ей приходилось успокаивать девочку, пока та не заснет, утомившись плачем. Теперь же София сочла нужным оставить дочку одну, чтобы та училась преодолевать свои страхи. Мать стала беспокойно искать и звать Эвелину, побывав везде, в каждой комнате дома Вышинских, кроме закрытых апартаментов Эдгара. Он еще спал, потому что был с вечера нездоров и чувствовал слабость. Софии вдруг стало неловко от осознания того, что ее сын, которому должно было вот-вот исполниться тринадцать, уже не мальчик. Она теперь стеснялась запросто войти к нему в спальню, а будить больного Эдгара стуком в дверь не хотела. София остановилась в раздумьях, но все же тревога за дочь возобладала, оказавшись сильнее неусыпного волнения из-за недуга сына. В любви к дочери