лишь тем из евреев, которые в момент присоединения этих провинций к Пруссии имели там постоянную оседлость и определен­ные занятия; лица же неоседлые, без определенных занятий, должны в установленный срок покинуть страну. Оставшиеся должны быть зарегистрированы и снабжены паспортами или «охранными листа­ми» (Schutzbriefe). Подати значительно увеличены: вместо польско­го «поголовного», установлены разнообразные налоги: за «покро­вительство», за разрешение на брак и т. п. Браки допускаются лишь для мужчин не моложе 25 лет, обеспеченных постоянным заработ­ком или капиталом. Кагально-раввинское самоуправление ограни­чивается сферою религиозных интересов; раввинский суд упраздня­ется; в школах обязательно изучение немецкого и польского языков. В конфирмации этого регламента король обещал смягчение законов в будущем, если изменится к лучшему культурное состояние евреев в польских провинциях.

Этот законодательный акт, последний в царствование Фридри­ха-Вильгельма II, считался тогда «либеральным». Выше ранга «тер­пимого» и «покровительствуемого» еврей не мог подняться. В таком же положении оставалось дело и в первое десятилетие царствования Фридриха-Вильгельма III (1797—1806).

§ 28. Попытка религиозного компромисса и юдофобская агитация

Тягостный для всех прусских евреев режим бесправия был вдвой­не тяжел для крупной буржуазии и новой интеллигенции, которые по своим взглядам стояли ближе к соответствующим классам хрис­тианского общества, чем к массе своего народа. Онемеченные верхи берлинского еврейства видели личное для себя оскорбление в том, что их смешивают с «темною массою», уравнивают с нею в граждан­ском рабстве. Общественные деятели из этой среды старались выз­вать в правительстве сочувствие к трагическому положению образо­ванных полунемцев, но безуспешно. В ответе министерства на одно из ходатайств берлинских старшин (Даниила Итцига и других) было установлено следующее принципиальное отношение к еврей­скому вопросу (1798): правительство сознает, что в законодатель­стве о евреях есть «известная жестокость» и что «к чести человече­ства» следовало бы некоторые ограничительные законы отменить; но оно не может так поступить, ибо эти законы связаны с целой политической системой, цель которой — охранять христианское население от «неудобств», связанных с принятием в состав граж­дан «еврейской нации», при ее обособленности, «национальной ненависти», особой иерархии и порядке воспитания; и хотя при этом часто страдают и «невинные», правительство не может отме­нить репрессивные законы до тех пор, пока не последует общее коренное улучшение в еврействе. «Именно дальнейшее сохране­ние этих законов, — откровенно заявляет министерство, — может дать (евреям) толчок к работе в направлении солидной реформы, дабы они могли удостоиться полного уравнения с прочими граж­данами государства».

Это подстегивание кнутом репрессий продолжало действовать. Богатых и образованных людей пугала мысль о будущности их де­тей, которые, несмотря на получаемое немецкое образование, оста­нутся бесправными и униженными в Пруссии. Еще в 1793 году пред­ставители одной части еврейской общины в Кенигсберге подали ко­ролю прошение, в котором выразили эту тревогу за участь подрас­тающего поколения: лишенные возможности заниматься свободны­ми профессиями, молодые люди либо вынуждены будут, вопреки сво­ему воспитанию, мириться с прежними унизительными промыслами евреев, либо покинуть родину и уехать в более свободную страну, либо, наконец, с отчаяния отречься от веры отцов, чтобы «с испор­ченным сердцем пробраться в среду исповедующих господствующую религию»[35]. То, что в Кенигсберге высказывалось в виде опасения, созрело потом в некоторых кругах высшего еврейского общества Бер­лина в виде практического плана. В этих кругах обсуждалась следу­ющая идея: если нельзя добиться равноправия для всего народа, то не следует ли требовать его для «достойных», уже отрешившихся от обособленности и «религиозных предрассудков»? Так как вышепри­веденный официальный ответ не оставлял надежды на приемлемость этой идеи для правительства, то решено было воздействовать на общественное мнение. За это дело взялась группа еврейских нотаблей в Берлине под руководством неизменного ходатая и «генерал-депутата» по еврейским делам, Давида Фридлендера.

В начале 1799 года в Берлине появилась анонимная брошюра под заглавием «Послание к обер-консисторскому советнику, пасто­ру Теллеру, от некоторых отцов семейств еврейского исповедания». Пастор Теллер славился тогда в Берлине как представитель либераль­ного протестантизма, и авторы «Послания» обратились к нему за разрешением «волновавшего их вопроса совести». Мы, исповедуют­ся «отцы семейств», давно уже заняли определенную позицию между двумя крайностями: слепою верою приверженцев Талмуда и модным безверием молодежи; мы признаем основные истины всякой рели­гии: единство Бога, бессмертие души, стремление к нравственному совершенству. И Моисей, и Христос положили эти начала в основу своих религий, но позже обе религии отклонились от своих основ: иудейство ушло в обрядовый формализм, христианство — в мисти­ческие догматы. Обряды иудейства действительно мешают исполне­нию гражданских обязанностей, и мы, ради счастья нашего потом­ства, должны сбросить иго ритуала. Но в то же время мы не можем прямо перейти в христианство, ибо этому мешают его догматы, его «исторические истины», противоречащие нашим «истинам Разума». Мы, например, не можем без лицемерия признать догмат Сына Бо­жия в его церковном смысле. И здесь-то именно, продолжают ав­торы послания, обращаясь к Теллеру, нам нужен ваш совет. Долг и совесть требуют от нас, чтобы мы улучшили наше гражданское положение путем преобразования нашего религиозного строя, но, с другой стороны, нельзя ведь покупать счастье ценою истины и добродетели. Мы видим, как многие из нашей среды легкомыс­ленно бросаются в объятия церкви: два слова спасают их от бесправия; но размножение таких неофитов не радует разумного чело­века... «Поучайте же нас, благородный друг добродетели! Скажи­те нам: если бы мы решили избрать своим убежищем великое хри­стианское общество протестантов, какого публичного исповеда­ния потребуете от нас вы и другие мужи, заседающие с вами в по­чтенном совете? Число наше очень невелико, но мы надеемся, что еще многие отцы семейств последуют нашему примеру». Авторы не скрывают, что их цель — путем такого заявления добиться граж­данских прав, но они боятся, что цель не будет достигнута, что они останутся «чем-то средним между иудеями и христианами». И тут они делают конкретное предложение: «Если протестантская релития предписывает известные церемонии, мы можем этому подчи­ниться, как простым формальностям, требуемым для вступления в общество. Само собою разумеется, что эти церемонии требуются только как действия или обычаи, обозначающие, что принятый но­вый член общества признает вечные истины с вытекающими из них обязанностями человека и гражданина, но не как доказательство, что совершающий их признает себя верующим в церковные догмы этого общества».

Так горсть осажденных в еврейском лагере готовилась выйти из крепости, стараясь только выговорить себе менее унизительные условия капитуляции. Для берлинцев не было секретом, что автором «Послания к Теллеру» был Давид Фридлендер, и это только усилило интерес к брошюре. Представитель передового еврейства из школы Мендельсона, член еврейского общинного совета в Берлине, высту­пает от имени единомышленников с предложением компромисса меж­ду иудейством и христианством