Прошло с десяток лет, про хатаритов забыли. Что стало с самим уль'Савади, никто не знал. Его труп не нашли, да и не искали – казармы сгорели дотла. Лишь гораздо позже обнаружилось, что Хатару Одержимому удалось избежать смерти. Ты слушаешь, дитя Полуночи?

– Слушаю, о вдохновенный чангир, – раздраженно рявкнул Конан, у которого на запястьях вздулись от трения кровавые пузыри, а скрипучий голос Фехтие уже в печенках сидел. Впрочем, справедливости ради нужно признать, что повесть тавернщика его в высшей степени заинтересовала. Поэтому, продолжая испытывать на прочность почти уже истершиеся путы, варвар поторопил рассказчика:

– Дальше-то что?

– Дальше все просто. Хатариты не сгинули в пустыне Урд и не ушли в Стигию. Они также не могли закопать оружие и разойтись по домам мирными земледельцами. Возвращаться им было некуда, а марать руки сохой и мотыгой для истинных воинов считается величайшим позором. В горах Мутазби они наткнулись на старую пещерную крепость Шахриз. Ты, разумеется, никогда не слыхал о такой. Шахриз выстроили во времена, когда Туран воевал со Стигией и Великой Степью. Там сохранился колодец, а у воинов оставались кони и оружие. И с ними шел уль'Савади. Этого оказалось достаточно.

Спустя пару лет Мутазби стало считаться нехорошим местом. В те края и прежде мало кто попадал по своей воле, разве что заблудившись, да еще пастухи иногда гоняли отары на горные выпасы. А тут пастухи вместе с овцами начали пропадать. Впрочем, сборщики податей, дважды в год добиравшиеся даже в эту глушь, ни разу не слышали жалоб от жителей окрестных деревень, только отмечали с некоторым удивлением, что местные с каждым годом становятся все более скрытными и малообщительными, а старые традиционные святилища все больше приходят в упадок. Однако же подати поступали исправно. Более от захолустья ничего и не требуется. На странности в поведении горцев махнули рукой.

На деле же получилось вот что. Где – силой, а чаще благодаря уль'Савади, чей фанатизм зажигал сердца даже самых маловерных, хатариты мало-помалу подчинили себе небольшой горный край. Однако власти над горсткой пастухов им показалось мало, честь невелика, а хатариты, как-никак, считались воинской элитой, и каждый стоил троих в открытом бою. В тайных же убийствах поклонники Эрлика Кровавого поднаторели, как никто иной. Чем еще изгнанники могли заработать свой хлеб и потешить воинскую честь, как не исполнением убийств по заказу, за хорошую плату, там, где не поможет Серая Гильдия, отступятся последователи Золотого Павлина и спасуют одиночки? В пещерной крепости культ Восьмирукого расцвел пышным цветом. После смерти уль'Савади новый глава братства избирается на общем круге и носит имя первого старейшины. У хатаритов появился даже свой кодекс чести, выросший из правил «Возмездия Небес». Например, тот, кто по своей оплошности не выполнил задания, обязан покончить с собой в соответствии с ритуалом. Ежели в провале повинен другой человек, он становится личным врагом всего Братства, и тот, чья миссия осталась неисполненной, не имеет права уйти на постой к Нергалу, пока жив этот другой… Нанять хатаритов – все равно что нанять саму смерть: так же надежно и так же дорого. Понял наконец, с чем связался, нордхеймец? Я ведь не просто так все это тебе рассказываю. Хочу, чтобы тебе тоже стало страшно, как мне… Да, имей в виду: никто лучше хатаритов не знает толк в пытках. Ну, что скажешь?

– Скажу, что я не нордхеймец, – отозвался Конан. Руки кровоточили, но зато прочные пеньковые веревки, обращенные в мочалу, валялись теперь на полу. Варвар согнулся, пытаясь развязать путы на щиколотках. – Между прочим, пока ты трепался, я все-таки перетер эти треклятые узлы на руках и сейчас освобожу ноги. Еще спрошу: тебе-то откуда это известно?

Из угла, где темнело скрюченное тело Фехтие, долгое время не доносилось ни звука. Конан уже собрался повторить вопрос, когда тавернщик нехотя произнес:

– Мой отец родился в селении Бурнах. В горах Мутазби.

* * *

Конан поднялся на ноги, пару раз присел, проверяя, насколько повинуется тело и восстановился ли бег крови в конечностях, и подошел к сидящему у стены Фехтие.

– Сказал «альг» – говори уж и «бин», – проворчал он. – Теперь понятно, почему тех бандитов определили на постой именно к тебе. Земляки, ну-ну… А вот открой-ка мне тайну, как ты ухитрился угодить в немилость, что учинил на Конном Поле, и вообще – сколько здесь этих… хатаритов? Кто их нанял? Ради чего?

Тавернщик молчал. В темноте его физиономия виднелась смутным белесым пятном, но шестым чувством Конан понял, что месьор Ордзой ядовито усмехается. Киммериец вздохнул и от души всадил носок сапога под ребра сидящему.

– Тупица, – прошипел Ордзой, корчась от боли на земляном полу. – Можешь переломать мне все кости до единой! Все равно и близко не достигнешь того, что с нами сотворит Джелани, когда вернется. Думаешь заставить меня говорить? Связанного бьешь? Ну, пни еще разок, потешь себя, герой…

Следующий пинок Конана ни в какое сравнение не шел с первым, благо слова тавернщика здорово разозлили киммерийца, а угрызений совести варвар не испытывал: перед ним лежал человек, на чьих руках, пускай косвенно, была кровь самое малое пятерых, предавший веру отцов из-за мелкой страстишки и готовый на все ради спасения собственной никчемной жизни.

«Вот уж точно крыса, – пронеслось в голове у Конана, – почище бедняги Бирмита, земля ему пухом…» Вслух же он заговорил, наклонившись к стенающему Ордзою, медленно, внятно и весьма зловеще:

– Не хочешь говорить – молчи, сам скажу. Вот как было. Приехал ты в Шадизар и купил свою зловонную таверну. Потом крепко пристрастился к игре на лошадках и деньги, данные тебе семьей, просадил на раз-два, потому что ни на сикль в бегах не смыслишь. Перебивался на доход от заведения и упрямо продолжал баловаться со ставками. Какая-то тварь надоумила, и ты взялся жульничать, «покупать» заезды, портить коней и тому подобное. Потом появился Аддах Рабиль, решивший положить конец мошенничествам на Ристалище. Его поддерживали Тархалл Туранец вкупе с Барчем ит'Карангом. Мухлевать стало невозможно. Ты, небось, здорово приуныл, но тебе опять повезло – в таверне поселились эти твои «небесные воины». Их ты тоже продал, сыграл втемную, отдавая им приказы якобы от лица того, что повыше. Теперь я спрашиваю, кто же из нас бoльшая сволочь? Я, что пинаю связанного, или ты, предавший веру, предков и собратьев по оружию за выигрыш на лошадках? Можешь не отвечать, шкура ты облезлая. Полежи пока, представь, что будут с тобой вытворять непревзойденные в пытках хатариты, когда я перескажу им в лицах сию занимательную историю.

Конан отошел и принялся простукивать стены в поисках потайного лаза, заколоченного окошка или хоть чего-нибудь, могущего дать шанс на спасение.

Фехтие извивался на полу, выплевывая самые черные ругательства. Четверть колокола спустя он затих и, похоже, напряженно что-то обдумывал. Варвар за это время отыскал десяток совершенно неподъемных бочек, по всей видимости, с соленьями, несколько бочонков поменьше – с вином, ящики и рыхлые кули и, наконец, самую полезную находку – ржавый колун с обломанным топорищем, завалившийся за мешок с мукой. Взвесив его в руке, Конан удовлетворенно хмыкнул.