– Часа через три-четыре закончим, – сказал Виролайнен, с благостным видом оглядывая свои владения. – Да, пока не забыл, генерал… Моим сотрудникам обещаны премиальные, за скорость и качество работ. Конечно, если установка выйдет на расчетный режим.

– К чему такая торопливость? – сказал Шахов. – Ждем уже больше месяца… Отчет я отправил, и никаких негативных последствий. Думаю, день-другой не играет роли.

Старый ученый поднял палец и покачал им у генеральского носа.

– Задуманное делай быстро или не делай вообще. Вы же знаете наших работничков, Сергей Борисович: они способны только на штурм, на быстрый натиск и героические подвиги. Особенно если их подстегивает мысль о сверхурочных… А вот терпеливые ежедневные усилия – это не для нас. Это для немцев и прочих финнов.

Шахов усмехнулся.

– Разве у нас финнов нет?

– Есть, но только в единственном числе и полностью впитавший славянскую ментальность, – парировал Виролайнен. – К тому же я советский финн, а значит, и не финн вовсе. Батюшка мой был наполовину еврей, матушка – на три четверти, но, из карьеристских побуждений, оба писались финнами.

– Вот как? Не знал, Хейно Эмильевич, не знал!

– У каждого свой скелет в шкафу, – буркнул Виролайнен. – Так что насчет премии?

– В размере оклада, и не больше. Дополнительное финансирование из Фонда МТИ исчерпано уже наполовину, а вы ведь собирались закупить… этот… как его…

– Остронаправленный лазерный вибратор, – с блаженной улыбкой подсказал Виролайнен. – Триста двадцать две тысячи долларов… Ну, в размере оклада вполне устроит. Грех баловать людей.

Словно подслушав эти слова, один из техников заложил трехэтажным. Шахов с интересом ждал продолжения, но тут в зале возникла бригада реаниматоров, двое мужчин и девушка. Техник скосил на нее глаза и заткнулся.

Плита подъемника опустилась и через минуту вернулась на место с тяжелым громоздким саркофагом, обвешанным шлангами и проводами. Реаниматоры, окружив контейнер, захлопотали; один из мужчин проверял показания датчиков, другой сдвинул крышку с помощью массивного рычага, девушка готовила шприц с инъекцией. Приподнявшись на носках, Шахов увидел лицо Одинцова, бледное, как у покойника.

– С ним все в порядке?

– Лучше быть не может. Его уже подогрели.

– То есть?

– Вывели из гипотермии. Температура тела – тридцать пять градусов. Сейчас вколют стимулятор, и она повысится до нормальной. – Старик повернулся к саркофагу и окликнул одного из медиков: – Кирилл! Что там у вас?

– Все показатели в норме, Хейно Эмильевич, – ответил тот, что возился с датчиками. – Плоть готова принять душу.

– И примет, в самом скором времени, – подтвердил Виролайнен.

– Сильное гипнотическое внушение, ориентированное Туда, – он бросил взгляд на потолок, – напомнит нашему посланцу, с каким нетерпением мы его ждем. Уверен, он не станет сопротивляться этому призыву.

Но если все-таки… хмм… если будет проявлено упорство, задача усложнится. Придется посылать гонца. Хотя бы вас, Сергей Борисович. Вы ведь у нас начальник, верно? И, очутившись Там, – снова взгляд на потолок, – можете подкрепить слова убеждения приказом.

Шахов содрогнулся, но сделал это умеючи – так, что на лице отразилось лишь восприятие забавной шутки. Потом промолвил:

– Помнится, вы говорили, с гонцами все непросто. Можно послать, но как гонец отыщет Одинцова? Без транспортных средств, не зная мир, в котором очутился, и, разумеется, без понятия, где наш испытатель, в каком обличье, под чьим именем… Я правильно формулирую проблему?

– Абсолютно правильно. Однако… – Виролайнен погладил плохо выбритую щеку, – однако я все-таки надеюсь на успех. Точнее, на этот лазерный вибратор ценою в триста двадцать две тысячи долларов и другое оборудование, которое обойдется… ммм… ну, еще миллиона в полтора.

Шахов снова содрогнулся и начал багроветь, но Виролайнен сделал вид, что ничего не замечает.

– С помощью этих средств я рассчитываю подтвердить теорию якоря. Не самое удачное название, но отражающее суть дела, и потому сойдет. Да, именно так: теория якоря или ментопсихического резонанса нейронных структур в высокочастотном поле.

– И как это понимать? – спросил генерал, справившись с приступом раздражения. – При чем тут, скажем, якорь?

– О, это главный элемент! Главная фигура! Якорь, образно говоря, это наш испытатель полковник Одинцов, ибо что он такое, как не якорь, заброшенный нами на Ту Сторону? В пучину, с неведомыми нам водоворотами, течениями, скалами, подводными лесами и тварями, что обитают в них… Задача в том, чтобы якорь превратить в маяк, и тогда мы сможем заслать гонца не вообще куда-то в эту бездну, а в ближайшее окружение Одинцова. Я думаю, в существо, которое рядом с ним, самое близкое в физическом пространстве… – Шахов шевельнулся и открыл рот. – Что? Вы что-то хотите сказать?

– Хочу спросить. Как всегда, о сроках.

Виролайнен насупился.

– Больше полувека я это слышу – сроки, сроки, сроки!.. Я еще расчетов не провел, ни единого опыта не поставил, не смоделировал процесс на компьютерах, даже идею с коллегами не обсудил… А вы уже – сроки, сроки! Вполне возможно, – он махнул рукой в сторону саркофага, – что наш ходок вернется через три часа и никаких проблем не будет! Я почти уверен в таком исходе!

– А если все-таки… – тихо молвил Шахов, наблюдая, как над контейнером с телом Одинцова плавно опускается колпак, – если он попал в рай и не хочет возвращаться? В такой ситуации вопрос о сроках вполне уместен.

Старик насупился еще больше – не любил, когда ему выкручивали руки.

– Ну-у… тогда, я думаю, полгода. Возможно, три-четыре месяца, но скорее шесть. При условии бесперебойного финансирования.

– Как это выглядит в цифрах? Кроме вибратора и тех полутора миллионов, понадобится что-то еще?

– Откуда я знаю, генерал! Я не занимаюсь прорицаниями!

Виролайнен отвернулся. Шахов смотрел на застывшее в саркофаге тело, на бледное бескровное лицо и думал: где же очутился Одинцов, в каких краях и неведомых землях? Может, в самом деле он в раю? Не в том, конечно, что бог обещал безгрешным и праведным, но в мире, где нет ни боли, ни ненависти, ни стремления властвовать и подчинять, ни жажды богатства и славы, ни конфликтов и споров… И ему, Одинцову, там так хорошо, что он не хочет возвращаться…

Внезапно он понял, что мысли его нелепы, даже смешны. Что делать Одинцову в райской обители, чем заняться? Петь псалмы, хлестать амброзию и трахать гурий? Ну, от жизни такой он дней через десять заскучает, а через месяц с ума сойдет… Не годится рай для Одинцова! И Одинцов не подходит для рая… И если он не возвращается, то значит, угодил туда, где ему самое место и где его лучше оставить.

Шахов вздохнул. Оставить! Легко сказать! Спросят-то ведь с него! Были бы хоть результаты какие-то, данные об этом Зазеркалье… А так – ни результатов, ни испытателя! Только теории Виролайнена да растраченные деньги…