Харпер покрывала поцелуями квадратики пергаментной бумаги, используя разные оттенки губной помады. После поцелуя она вытирала губы и пробовала следующую. Рене собрала косметички у всех в подвале.

Если отпечаток получался красивый, Харпер передавала квадратик Рене, которая заворачивала в него палочку корицы или ароматный кусочек сушеной лимонной корки, проталкивала в стеклянную бутылочку и затыкала пробкой. Они заготавливали аварийные поцелуи. Харпер складывала их в «Подручную маму», чтобы у сына, если ему понадобится поцелуй, был большой выбор. «Подручная мама» уже превратилась из книги в посылку, большой набор вещей, которые могут пригодиться, и занимала весь портплед.

На полу Ник играл сам с собой в «яцзы», встряхивая кости в пластиковом стаканчике. В подвале слышались болтовня, споры, смех, скрип пружин. Выйти на улицу было невозможно – валил густой снег.

По радио Ковбой Мальборо вещал:

– Как думаете, девушка с драконьей чешуей может пускать кольца дыма своей киской? Ребята, мне самому было интересно. И вот в выходные Ковбой Мальборо отдыхал в Портсмуте с Береговыми сжигателями и смог это выяснить. Расскажу через минуту, но сначала вот вам вести из Конкорда. Губернатор Иан Джуд-Скиллер заявил, что солдаты Национальной гвардии действовали в пределах самообороны, когда застрелили одиннадцать окурков вчера на канадской границе. Толпа двинулась на заграждения с дубинками – а не с белыми флагами, как утверждают некоторые, – и осажденные солдаты открыли огонь, чтобы ее разогнать.

– Он – убийца, – сказала Норма и презрительно фыркнула. – Этот диджей, которого вы слушаете. Он убивал людей вроде нас. И хвастается этим. Отрава вам в уши – вот кто он.

– Да, – сказала Рене. – Он очень тупой, это правда. Тем более нужно слушать. Чем больше мы знаем про него, тем меньше он сможет узнать о нас. Люди звонят с доносами, и этот придурок пускает их в прямой эфир. Если кто-нибудь упомянет лагерь Уиндем или укажет в нашу сторону, мы получим фору. И даже если не позвонят, я узнала многое о кремационной бригаде, с которой он ездит, – просто слушая его передачу, я узнала, что там восемь человек, из них двое бывших военных, и у них есть какое-то тяжелое вооружение. Что-то пятидесятого калибра. Видимо, здоровенная пушка. Я знаю, что у них две машины – фургон и большой оранжевый грузовик. У них есть полицейский сканер, и обычно местные правоохранители с удовольствием…

– Оранжевый грузовик? – переспросила Харпер. – То есть спецгрузовик?

С другого конца комнаты донесся крик Алли:

– Нет, нет! – Алли принялась лупить кулаком по своей койке.

Все обернулись на шум – кроме, конечно, Ника, который ничего не слышал.

Алли пнула потрепанный чемоданчик, из которого вывалилось на пол грязное белье.

– Сука! – завизжала она. – Сука! Сука, сука, сука!

Разговоры стихли. Одиннадцатилетняя Эмили Уотерман, пережившая всех родных и носившая симпатичные перья драконьей чешуи на веснушчатых руках, залезла под койку и заткнула уши.

Рене первой направилась к Алли, ее круглое приятное лицо оставалось совершенно спокойным. Харпер пошла за ней.

Рене сбавила шаг, подходя к Алли, словно приближалась к дикой кошке. Харпер, опустившись на колени, заглянула под койку Эмили Уотерман.

– Эмили, все в порядке, – сказала она, потянувшись к девочке, и шепотом добавила: – Алли нервничает.

Но Эмили покачала головой и отодвинулась. Харпер пожалела, что у нее нет коробки для завтраков с Мэри Поппинс, в которой хранятся конфеты и аварийная редиска.

– Алли, – спросила Рене. – Что случилось?

– Он пропал, он пропал на хрен…

– Кто пропал? Что ты потеряла?

– Я ничего не теряла. Мой медальон лежал под подушкой – а теперь его нет, потому что одна из вас, суки, взяла его. – Она обвела взглядом подвал.

Эмили испуганно пискнула и отвернулась от протянутой руки Харпер. Харпер хотела было вытащить девочку, чтобы обнять, но решила, что это испугает Эмили, и просто погладила ее по спине.

Рене сказала:

– Алли, я понимаю, что ты расстроена, но не могла бы ты говорить потише…

– Какого лешего я должна…

– …потому что ты пугаешь малышей. Почему бы не спросить у Ника…

– Спрашивала я! Думаете, я не пошла к нему сразу, как начала искать – пятнадцать минут назад?

Струйка дыма появилась из штанины мешковатого комбинезона Эмили Уотерман.

– Алли! – сказала Харпер. – Прекрати. Из-за тебя Эмили дымится!

– Пожалуйста, Алли, – сказала Рене, положив руку девочке на плечо. – Нам всем очень тяжело, и любой нормальный человек иногда волей-неволей поднимает крик. Но, может, ты посидишь со мной…

– А может, уберете руку? – рявкнула Алли. Она сбросила ладонь Рене. – Вы ничего обо мне не знаете. Вы мне не мама. Моя мама сгорела заживо. А вы мне никто. Не мама и не подруга. Вы, как стервятник, кружите и кружите, выискивая жертву. Вот почему вы все свободное время читаете детям. Вас привлекают их маленькие израненные сердца. Вы кормитесь их одиночеством, как вампир. Вам нравятся дети-сироты, потому что им нужен хоть кто-нибудь. Достаточно прочесть им сказку, чтобы почувствовать себя особенной. Но вы не особенная. Прекратите нас жрать!

В подвале повисла оглушительная тишина.

Харпер не могла вымолвить ни слова – она лишилась дара речи. То ли от ужаса – и представить было невозможно, чтобы смелая, умная, красивая и веселая Алли проявила такую жестокость, – то ли от неожиданного приступа дежавю. Называя альтруизм настоящим эгоизмом, а доброту – формой манипуляции, Алли рассуждала в точности как Джейкоб. И логика ее была неумолима. Получалось, что верить хоть во что-то доброе на этом свете – наивно и инфантильно.

А Рене подняла руку, прикрыв лицо, словно ждала удара. Она смотрела на Алли с выражением немого укора.

Все ждали, что она ответит – скажет что-нибудь в свою защиту, – но вдруг Ник промчался по подвалу и вклинился между Алли и Рене. Он поднял и перевернул бланк для игры, где было написано:

«Две звезды подряд!!!»

Алли непонимающе уставилась на надпись. Потом выхватила бланк из руки Ника, скомкала и швырнула ему в лицо. Комок бумаги отскочил ото лба мальчика на пол.

Ник отшатнулся, словно его толкнули. Харпер никогда в жизни не видела такой неприкрытой боли на человеческом лице.

Ник кинулся прочь. Никто не успел остановить его, а он уже добежал до лестницы. У ступенек он в последний раз бросил на старшую сестру взгляд, полный ответного яростного презрения. Подобно эльфийской внешности, дар ненависти, похоже, передавался в их семье по наследству.

Харпер кричала ему вслед, чтобы он остановился. Но Ник, разумеется, не слышал – не мог. Харпер бросилась за ним, но он уже пронесся по лестнице, хлопнул наверху дверью и исчез под снегопадом.