— Поскольку у вас дело к моему мужу, не сомневаюсь, вы ничего не будете иметь против, если я продолжу заниматься цветами? Эта клумба заросла мокричником.

— Разумеется, — пробормотала я, хотя не видела ничего лишнего среди царственных стеблей, увенчанных голубыми, желтыми и пурпурными цветами.

Тем не менее миссис Викери передвинула зеленый виниловый коврик и, опустившись на колени, занялась истреблением невидимых сорняков. Окружающая ее стеклянная стена бросалась в глаза не так, как у ее сына, но тем не менее была на месте.

— Вы точно не хотите чаю? — спросил доктор Викери, присоединяясь ко мне за столиком под шпалерами.

Смахнув холщовой перчаткой с кресла желтые лепестки, он положил перчатки на столик с керамическим чайником и таким же ведерком со льдом. Оба предмета расписаны фирменной зеленью Майкла Викери. Насыпав в стакан кубиков льда, доктор Викери налил неизменную янтарную жидкость и протянул стакан мне, однако я уловила в его дыхании аромат кое-чего более крепкого, чем чай.

— Нет, благодарю вас, — улыбнулась я.

Подобно своим братьям, все детство я цвела подобно вечнозеленому лавру, поэтому мои воспоминания о посещении врачей ограничивались периодическими прививками, а также редкими переломами и растяжениями. Доктор Викери, человек нелюдимый и угрюмый, занимался детьми своих пациентов только потому, что в городе не было детского врача, а вовсе не потому, что он «был добр с детьми». И сейчас, став взрослой, я не почувствовала тепла, увидев его снова. Он продал практику по меньшей мере пятнадцать лет назад, но по-прежнему остался подтянутым и ухоженным. Как и с Майклом, годы обошлись с ним милосердно; доктор Викери остался красивым мужчиной несмотря на морщины на лице и старческие пятна на жилистых руках. В бледно-голубых глазах, внимательно смотревших на меня из-под полей старой выцветшей парусиновой шляпы, появился пресыщенный блеск.

Вдруг у меня в памяти отчетливо прозвучал чей-то осуждающий голос: «Ну вот, эта добрая женщина возится в саду с Майклом и девочками, а прелюбодей наверху собирает чемодан, готовясь отправиться на море со своей новой подружкой!» Голос человека белого, но необразованного. Одного из работников папы, который как-то раз помогал горничным Викери убирать в доме? Вспомнить лицо я так и не смогла, но у меня возникло ощущение, будто я всегда знала о том, что доктор Викери не отличался особой супружеской верностью.

Возможно, именно поэтому я не удивилась, когда вчера вечером Триш поместила его фамилию в свой список.

Тем не менее, я едва ли могла спрашивать у доктора Викери, не бросилась ли ему на шею Дженни, когда меньше чем в двадцати футах от нас возилась со своими ирисами миссис Ивлин Дэнси Викери.

— Чем могу вам помочь, мисс Дебора? — игривым тоном произнес доктор, решив проблему того, как обращаться к человеку, которого он лечил в детстве и который достиг определенных успехов в своем ремесле, но тем не менее так и не стал ровней Викери.

Бросившись в воду, я рассказала о просьбе Гейл узнать в последних неделях жизни ее матери.

— Вы ведь лечили Дженни Уайтхед, не так ли?

— Нет-нет, что вы. Неужели у ее дочери сложилось это ошибочное мнение?

— Я просто предположила, что поскольку она жила в соседнем доме…

— А, понимаю. Естественное заблуждение. — Доктор Викери поднял полный стакан чая в сплетенных руках. На холодном стекле блестели капельки воды, срывавшиеся на каменные плиты пола. — Нет, Дженни Уайтхед переехала сюда из Доббса, и я уверен, что она продолжала пользоваться услугами семейного врача, доктора Брюэра, если не ошибаюсь. Он уже умер. Правда, изредка ко мне обращался Джед Уайтхед, и я был первым, кто осмотрел малышку, когда ее нашли, поскольку ее педиатр был в Роли. Она была в ужасном состоянии! — Он покачал головой. — Поразительно, какой жизнеспособностью обладают дети. Если я поцарапаю руку, она будет заживать дней десять. Если поцарапать руку младенцу, через двадцать четыре часа нельзя будет найти и следов царапины.

Отпив большой глоток, доктор Викери поставил стакан на столик.

— Но вы время от времени все же виделись с Уайтхедами? — настаивала я. — Я хочу сказать, не только с Джедом. Ведь их двор примыкает к вашему саду.

Пышная молодая зелень в глубине сада полностью заслоняла вид, но я знала, что тесный дом, который когда-то снимали Уайтхеды, по-прежнему там.

— Нет, я с ними не встречался, — поспешно ответил доктор Викери.

Миссис Викери, ползающая на коленях вдоль грядки, снова оказалась в пределе слышимости.

— А ты, Ивлин? — окликнул ее он. — Тебе приходилось по-соседски разговаривать с Дженни Уайтхед?

— Я лишь попросила ее однажды указать няньке, чтобы та не мешала Майклу.

Она не оторвалась от своих ирисов. Когда работает радар, незачем видеть пламя взрыва, чтобы узнать о прямом попадании в противника.

Доктор Викери, казалось, не понял намека жены.

— Мешала Майклу? — переспросил он.

— В ту весну он писал натюрморт, который сейчас висит над камином в обеденном зале. Мои тюльпаны.

— Ах да. Твои тюльпаны. Но чем нянька ему мешала?

— Чарльз, не будь таким тупым. Разве ты не помнишь, как ругался на нас Майкл, когда мы разговаривали, мешая его работе?

— Но молодой мужчина весной, несомненно, простит молодой девушке то, что не прощает родителям?

Откинувшись назад, миссис Викери смерила мужа убийственным взглядом, и у меня мелькнула мысль, не удается ли тому каким-то образом обманывать себя насчет Майкла? Но затем, увидев вкрадчивую усмешку, в которой изогнулись его жестокие губы, я поняла, что обманывать себя приходилось не доктору Викери.

Мне никогда не нравилась пьеса «Кто боится Вирджинии Вульф?», и я прервала натянутую паузу, спросив:

— А что вы можете сказать о Говарде Граймсе?

— О ком? — учтиво склонил голову в мою сторону доктор Викери, а его жена вернулась к прополке ирисов.

— О том человеке, который видел Дженни в день ее исчезновения в машине с каким-то мужчиной. — Не вдаваясь в подробности, я рассказала о том, что освежила обстоятельства убийства Дженни в уголовной полиции штата. — Следователь сказал, что на момент смерти Граймса семь лет назад вы были его лечащим врачом. Мне казалось, вы отошли от практики значительно раньше.

— Я продолжал принимать некоторых пациентов, которые не хотели перемен, — сказал доктор Викери. — Говард Граймс был одним из них.

— И у него действительно были серьезные проблемы с сердцем?

— Подобно многим в округе Коллтон, Говард Граймс полагал, что может без вреда для здоровья поглощать в любых количествах соленую ветчину, жареных цыплят и пирожные с кремом. Да, мэм, у него действительно были серьезные проблемы с сердцем. Пока он соблюдал диету и принимал таблетки, все было в порядке. Но беда таких людей как Говард в том, что они роют себе могилу своими зубами.