А потом отправится обратно на север.

В коммуну Д’Ханис капитан приехал поздно вечером. Свернул на дорогу к ферме Леонбергеров и подумал, что, возможно, к этому времени супруги уже будут рады избавиться от вновь обретенной племянницы. А может быть, и нет: предсказать трудно. Вряд ли им удастся заставить девочку работать; только если жестокими побоями.

Возле фермы капитан остановился под мескитовыми деревьями. В окнах горел свет. Некоторое время он сидел неподвижно, погрузившись в грустные мысли, и вдруг увидел Джоанну. Она в одиночестве брела по лугу с несколькими тяжелыми кожаными недоуздками на плече и с ведром, которое неуклюже держала перед собой двумя руками. Хозяева послали ее за лошадьми – одну, в темноте. Девочка медленно, устало брела по апрельской траве и тихо, тайком звала лошадей на языке кайова. То и дело она спотыкалась на кочках под тяжестью недоуздков и деревянного ведра с очищенной кукурузой, отчего растрепанные золотистые волосы колыхались на ветру. Десятилетнего ребенка отправили во тьму, нагрузив двадцатью фунтами сбруи и зерна в тяжелом ведре. Да еще в незнакомой местности.

Капитан Кидд поднялся и негромко окликнул:

– Джоанна!

Девочка обернулась. Остановилась, внимательно посмотрела на повозку, Пашу и своего Kontah. Высокая трава цеплялась за подол все того же клетчатого платья: бедняжке даже не предложили помыться и сменить одежду.

– Кеп-дан! – тихо воскликнула Джоанна. Еще немного постояла и нетвердой походкой подошла ближе. – О, Паша голодный! Ладно? – Протянула коню пригоршню зерна. – Я ему дам, ладно? – Это была единственная хитрость, которую она смогла придумать, чтобы заставить Kontah задержаться и продлить встречу.

На худеньких руках краснели грубые рубцы от собачьего хлыста. Заметив следы насилия, капитан пришел в ярость и застыл на месте, едва не лишившись дара речи. Но все-таки собрался с духом и спокойно произнес:

– Поедем. Все хорошо. Давай просто уедем. Брось это проклятое ведро.

Он обмотал поводья вокруг стойки и спустился на землю. Джоанна бросила ведро и радостно побежала навстречу. Схватилась за верхнюю перекладину и ловко перепрыгнула через изгородь на дорогу, легко приземлившись на обе ноги. Юбка на миг взлетела и снова опустилась.

– Kontah! – воскликнула девочка со слезами на глазах. – Дедушка! Я еду с тобой, с тобой!

– Да, – коротко ответил капитан. Обнял ее, снял с плеча недоуздки и отшвырнул как можно дальше, в траву. Поднял девочку, посадил на козлы, сам сел рядом, повернул «Целебные воды» обратно на север и с улыбкой добавил: – А если кто-нибудь станет возражать, пристрелим десятицентовыми монетами.

Вот так и случилось, что капитан Кидд и Джоанна Леонбергер вместе поехали обратно, на север: из Сан-Антонио в Уичито-Фолс и дальше, в Боуи и Форт-Белнап. Иногда для безопасности они присоединялись к конвою грузовых фургонов или отрядам военных. Капитана повсюду знали как человека, читающего газеты, а Джоанну – как маленькую пленницу, которую он спас и которая по-индейски тайно напала на бандита Алмэя, когда тот скрывался в своей норе, и убила мешком, полным двадцатипятицентовых монет. Но только посмотрите на нее сейчас: какая чистенькая, аккуратная девочка! Моется с мылом, носит обувь, хранит деньги капитана. Их часто видели в трактирах, устроившимися за дальним столом: низко склонившись, малышка старательно выводила столярным карандашом буквы на обратной стороне афиш капитана, а тот терпеливо направлял неумелую руку.

– Смотри, дорогая: «А» – это «Ангел», а «Б» – это «Бекон».

Проезжая через Даллас, капитан узнал, что миссис Гэннет сошлась с мужчиной намного моложе его самого. Избраннику было всего шестьдесят два года, он носил очки с толстыми стеклами и обладал животом обхватом не меньше сорока четырех дюймов. Но зато постоянно жил в Далласе и не проявлял склонности к бродяжничеству.

В битве в каньоне Пало-Дуро полковник Роналд Маккензи сровнял с землей стойбища индейцев кайова и команчей, столь жестоким способом положив конец так называемым «индейским войнам». Стараясь избегать неприятностей, капитан Кидд и Джоанна неторопливо ехали по непредсказуемой, изменчивой земле Техаса. В каждом городе капитан чистым звучным голосом читал статьи о новом мире, который рос и развивался, пока американцы безжалостно убивали друг друга на полях своей нескончаемой войны: о пароходах и паровозах, астероидах и удивительных печатных машинках, о модных галстуках с двумя длинными концами, которые завязывались скользящим узлом. Неизменным успехом пользовались заметки о преступлениях, бесстыдных грехах и удивительном милосердии. Капитан Кидд наконец-то починил железный обод колеса.

Порой, когда он сидел, погрузившись в изучение газет, Джоанна подходила, смотрела на лежавшие на откидном борту золотые охотничьи часы и напоминала:

– Кеп-дан, влемя.

– Да, дорогая, – отвечал он и складывал отобранные для чтения статьи.

Затем они направились в известный хлопковыми полями город Маршалл и дальше, в Накодочес, где на чтения собирались мужчины в строгих черных костюмах и шляпах в старинном испанском стиле – землевладельцы, вопреки «англичанам» ревностно охранявшие свои поместья. Эти люди хотели слушать новости из газеты «Эль Кларион» на родном языке, приподнимали перед Джоанной шляпы и называли ее «La Cautiva»[9].

Оттуда их путь лежал в Восточный Техас, где бывшие рабы наконец-то начали самостоятельную жизнь, а затем на юг по побережью Мексиканского залива, чтобы увидеть соленое море с пенистыми волнами. Во время чтений Джоанна строго сидела возле жестяной банки и собирала деньги. Постепенно она освоила английский язык, но все-таки продолжала говорить с заметным акцентом, самой характерной особенностью которого оставалось полное отсутствие звука «р». Капитан начал было записывать лексику языка кайова, чтобы составить словарь, однако столкнулся с непреодолимой трудностью обозначения множества разнообразных тонов и отказался от своего намерения.

Бродячая жизнь очень нравилась Джоанне: постоянные переезды давали возможность наблюдать за окружающим миром из привычного и уютного домика на колесах, а через каждые тридцать миль встречать новых людей в новом городе. Повозка «Целебные воды» катилась по прибрежному краю, в тени виргинских дубов, мимо прозрачных источников, иногда сворачивая в засушливые пространства Западного Техаса от Кервилла до Ландо, оттуда в Кончо, Форт-Маккаветт, Уичито-Фолс и Спаниш-Форт, чтобы навестить Саймона и Дорис с их двумя детьми.

Джоанна так и не научилась ценить вещи, близкие сердцу белых людей. Кайова считали главным достоинством человека умение обходиться малым, использовать все, что попадется под руку, и едва ли не гордились способностью существовать без воды, еды и постоянной крыши над головой. Их жизнь никогда не была спокойной и безопасной. Ничто не могло заменить им свободу: ни модная одежда, ни счет в банке, а основой человеческого достоинства всегда считалось мужество. Выражение лица и жесты Джоанны по-прежнему сохраняли особенности племени кайова, и капитан понимал, что девочка никогда не научится вести себя так, как принято в мире белых людей. Когда ее что-то интересовало, она смотрела чересчур пристально и часто задавала неудобные вопросы. Всех животных воспринимала как пищу, а не как питомцев. Прошло немало времени, прежде чем монеты в ее понимании превратились из боеприпасов в законное платежное средство.