и я вижу, что его терпение на исходе. — Господи, ты как будто говоришь какими-то шифрами. Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

— Например… Наша мать, — шепчу я.

— Изабелла? — Глаза Винсента расширяются, и на мгновение я вижу плещущийся в них страх. — Причем тут она?

— Может быть, она не та, кем мы ее считали, — говорю я, едва выговаривая слова. — Может быть, никто не тот, кем кажется.

Винсент некоторое время не моргая смотрит на меня.

— Ты знаешь? — его голос звучит едва громче шепота.

Атмосфера в комнате становится невыносимо тяжелой. Этот единственный вопрос разрушает все, и так небольшие, остатки моего самоконтроля.

— Что? Ты хочешь сказать, что знал, что Изабелла не наша мать?! — ору на него я, а мое сердце колотится, как сумасшедшее. Предательство и боль смешиваются вместе, в мгновение ока окутывая меня неконтролируемой яростью.

— Когда ты узнал? — он игнорирует мой вопрос, но я продолжаю. — Ты серьезно? Ты знал, что она не была нашей матерью, и никогда не говорил мне об этом? Как ты мог скрыть это от меня? Как давно ты знаешь?

— Прости, я не хотел скрывать, но отец запретил мне говорить тебе об этом.

— Как давно ты знаешь? — Повторяю я.

— С шестнадцати лет, — признается он, опустив глаза. — Но это ничего не меняет…

— Ничего? — перебиваю его я дрожащим голосом. — Ты солгал мне, Винсент! В чем еще ты лгал мне?

Я не могу не думать о предупреждении Алекса. Кто-то назначил цену за мою голову. Могла ли я так ошибаться насчет Винсента? Мог ли он быть способен на такое?

— Амелия, — он тянет ко мне руки, словно умоляя, но я отстраняюсь, нуждаясь в дистанции между нами.

— Больше никаких разговоров, — говорю я, мой тон снова холоден и полон решимости.

Он медленно кивает, понимая, что нам нужна физическая нагрузка, что бы дать волю всем этим чувствам. Напряжение между нами слишком велико, чтобы его можно было снять лишь словами. Мы принимаем боевую стойку и начинаем бороться, не говоря ни слова.

Винсент замахивается на меня с огромной силой, но я ловко уклоняюсь от него. Я парирую быстрым ударом в живот, заставляя его вскрикнуть от удивления. Наши движения быстрые и точные, наши тела словно танцуют вокруг друг друга. Каждый удар и блок служат способом разрядки для эмоций, которые мы не осмеливаемся высказать.

Несмотря на ложь и секреты, я не могу отрицать нашу связь. Мы провели бесчисленное количество часов, тренируясь вместе, показывая всем, как тонко мы чувствуем друг друга. Но мысль о том, что Винсент лгал мне все это время, подпитывает мою решимость выйти победителем в этой схватке. Доказать в первую очередь себе, что я могу постоять за себя, несмотря на коварную паутину обмана, окутывающую всю нашу семью.

— Амелия, — задыхается он между ударами, — я знаю, что причинил тебе боль. Я вижу это в твоих глазах. Но ты должна поверить мне, когда я говорю, что все, что я делал, было для того, что бы защитить тебя.

— Защитить меня? — шиплю я, блокируя его удар, и тут же отвечая своим. — Как ложь о нашей матери может защитить меня? Что еще ты скрываешь от меня?

— Ничего! — восклицает он с явным отчаянием в голосе.

Мы продолжаем сражаться, не останавливаясь ни на секунду. Каждый удар сильнее, чем предыдущий, а мы все еще пытаемся выплыть из пучины боли и лжи, в которой потонула вся наша семья.

Наши тела сталкиваются, и мы замираем в таком положении, запыхавшиеся и все в синяках. В этот момент я замечаю уязвимость в зеленых глазах Винсента, и на мгновение мне безумно хочется поверить ему. Я хочу верить, что он никогда меня не предаст.

Тяжесть признания Винсента снова сокрушающей волной накрывает меня, заставляя задыхаться и пошатнуться. Мои руки предательски дрожат, когда я снова наношу удар, от которого он едва успевает уклониться, и в его глазах горит сожаление. Воздух в спортзале сгущается от напряжения, пота и горького привкуса предательства.

— Скажи мне, Амелия, — требует Винсент, уворачиваясь от моего очередного удара. — Чего ты так боишься? Что я причиню тебе боль? Что я не тот брат, которым ты меня всегда считала?

Я уклоняюсь от удара, нацеленного мне в ребра, и мое сердце колотится.

— Как я могу доверять тебе, если все, что я когда-либо слышала от тебя, было ложью? — спрашиваю я, и мой голос дрожит от гнева и страха.

— Как ты можешь спрашивать о таком? Мы семья, — отвечает он, блокируя очередной удар. — А семья должна защищать друг друга.

— И поэтому вы назначили цену за мою голову? — говорю я. Мои слова застают его врасплох, и я пользуюсь этим, что бы прижать его к земле. — Ты приказал кому-то убить меня, потому что отец хочет, что бы я, а не ты, стала главой семьи?

Глаза Винсента расширяются от шока, его грудь вздымается под моей хваткой.

— Что? Нет! Амелия, я бы никогда…

Его слова кажутся искренними, и я так хочу поверить ему, но мой разум съедают сомнения. Мое сердце колотится в груди, словно птица в клетке, отчаянно пытающаяся улететь. На мгновение я позволяю себе раствориться в знакомых глубинах его леденисто-голубых глаз, попутно ища любые признаки обмана.

— Ты действительно веришь, что я способен на подобное? — спрашивает он, все еще шокированный. — Я не знал, о планах отца насчет тебя, — говорит он побежденно.

Я отпускаю Винсента, отшатываясь от него, словно его прикосновения обжигают. Слезы затуманивают мои глаза, колени подгибаются, переизбыток эмоций, который я испытала сегодня вечером, буквально убивает меня.

— Я уже не знаю, чему верить, — признаюсь я и мой голос едва слышен. — Но если ты говоришь правду… Если ты действительно заботишься обо мне так сильно, как говоришь… Помоги мне. Помогите мне выяснить, кто приказал убить меня.

— Откуда ты знаешь, что за твою голову назначили цену? — спрашивает он.

В моей голове всплывают образы Алекса и Николая, но я понимаю, что не могу рассказать Винсенту об этом.

— Я не могу сказать. Ты должен просто довериться