— Да, жаба с крыльями? Снова хвост прищемил?

— Да, — согласился я. — Помассируешь?

— Размечтался!

— Давай колись, Мириам, — сказал я мирно. — Ты не простая дочь погонщика верблюдов, верно?

Она огрызнулась:

— Мой отец не погонщик, а проводник караванов! Это очень высокая должность. Немногие умеют…

Я прервал:

— Ладно-ладно. А почему не визжала в диком восторге, завидев столько золота и украшений? Любая другая с ума бы тронулась от таких сокровищ.

— А что толку, — проворчала она, — мы же здесь, в твоей берлоге. Какой толк наряжаться перед рептилем?

— А инстинкты?

Она нахмурилась, глаза засверкали подозрением:

— А что это? Ты на что, гад подколодный, намекаешь?

— Натура, — пояснил я. — Суть женская.

Она помолчала, меряя меня злым взглядом.

— Рептилии все дурные, вижу. Если брать женскую суть, то и королевская дочь должна визжать при виде золота, забыв обо всем. Так? Значит, я все-таки не одна такая.

— Или хорошо воспитанная, — предположил я. — Либо наконец сообразившая, что не в золоте счастье, а в таком вот красавце, как я.

Она фыркнула и, отвернувшись к принцессе, начала с преувеличенным интересом выспрашивать о ее жизни во дворце. Потом мне показалось, что интерес вовсе не преувеличенный, но что Мириам преследует на самом деле, так и не придумал, из-за чего даже немного отложил старт с обрыва.

Принцесса щебетала уже весело и беззаботно, счастливая, что избежала брака с ненавистным Растенгерком. В будущее, как я понимаю, никогда и раньше не заглядывала — не женское дело, в ее жизни все решали за нее, и сейчас она в полной наивной уверенности, что за нее будем решать и заботиться о ней мы двое.

Нежная и чистая, как выкупанный младенец, она чирикает насчет своего бассейна, Мириам слушает так, словно знает, что это такое, суровая и решительная, резкий контраст с этим наивным ребенком, который весь — широко распахнутые в радостном удивлении глаза и приоткрытый пухлый детский рот.

Я перевернулся на спину, балансируя на покатой спине, подрыгал в воздухе лапами, удерживая равновесие. Да и просто потому, что приятно вот так лежать и дрыгать конечностями.

Мириам поглядывала опасливо, не обрушусь ли всей тяжестью на них, принцесса смотрит с интересом, как на огромного щенка, что решил поваляться на зеленой лужайке.

— Мириам, — сказал я благодушно, — ты ничего не хочешь мне сказать?

Она ответила моментально:

— Только то, что ты — рептиль! И гадкая ящерица с крыльями! И гад подколодный.

Принцесса сказала обиженно:

— Мириам, ты чего такая злая? Посмотри, какой он хороший…

— Хороший, — удивилась Мириам. — Что в этой жабе хорошего?

— У него спина в ровных таких пластинках, — объяснила принцесса. — По бокам красивые, пузико все нежное, белое, в чистейшей, как жемчуг, чешуе… А лапы? Чудесные, толстенькие, пальцы с перепоночками, ты только посмотри!..

Мириам лишилась дара речи, а я глядел на нее победно и скалил зубы. Но когда Мириам набрала в грудь воздуха для новой атаки, я сказал поспешно:

— Давай начистоту, Мириам. Я понимаю, человеческое сострадание и прочие нелепые чувства, но все-таки ты чересчур взволновалась, когда прочла перехваченное письмо. Слишком уж!

Она быстро зыркнула на меня и уронила взгляд.

— Больно ты понимаешь в сочувствиях, ящерица.

— Мало, — согласился я. — Так что, не хочешь пополнить мои знания?

— С какой стати, — удивилась она, — буду что-то объяснять ящерице? Пусть даже с крыльями?

— Потому что я понимаю достаточно, — объяснил я, — чтобы понять: простолюдины скорее чувствуют радость, чем горе, когда у высокорожденных случаются неприятности. Тем более она — королевская дочь, а ты — дочь степняка из племени кочевых народов.

— Мы люди, — буркнула она нехотя. — Тем более женщины.

— Ну-ну, — сказал я саркастически, — женщины разве не вредят друг другу?

— Много ты знаешь, — сказала она зло.

— Много, — согласился я гордо. — Потому повелитель драконов земных, небесных, подземных и звездных послал решить судьбу вашей страны именно меня. Любой другой, не раздумывая, просто превратил бы этот край в пепел или погрузил бы под воду.

Она зябко вздрогнула, а принцесса, что проснулась от благородной задумчивости и начала прислушиваться к нашему разговору, спросила неожиданно:

— А ты не та Мириам Сероглазая из рода Огненных Всадников, что отказалась выйти за Растенгерка десять лет назад?

Мириам вздрогнула. Крепкие плечи напряглись, а взгляд, который метнула на принцессу, впервые не был таким покровительственным и даже дружественным.

— Той Мириам давно нет! — Голос ее прозвучал зло и резко. — Мы сейчас занимаемся твоей судьбой.

Я проговорил лениво:

— Интересно, интересно. Я все думал, что вас связывает… Оказывается, один и тот же самец? Ты десять лет тому назад отказалась выйти за Растенгерка, а теперь из весьма примитивной ревности не хочешь, чтобы он женился на Вики?

Она выкрикнула зло:

— Что ты понимаешь, рептилия! Вики чиста, как лилия, но может попасть в руки этой гнуси!.. Это несправедливо!

— Не увиливай, — предложил я. — Что у тебя с этим Растенгерком?

Она раздраженно посмотрела на меня, на принцессу, снова перевела взгляд на меня.

— Ничего, — ответила она с вызовом. — И никогда не было! Он хотел взять меня в жены, но до меня дошли кое-какие слухи о его грязных делишках. Потом мой дядя Камбре тайком побывал в его землях, все разузнал и вынужден был подтвердить. И кое-что узнал еще… Я решила избежать такого брака любой ценой. Однако отец и дядя полагали, что, несмотря на все, я должна выйти за Растенгерка, это в интересах наших королевств!

Я кивнул.

— И ты сбежала?

— Да!

Я брезгливо отстранился.

— Не кричи так, оглохну.

— А что делать, если ты, ящерица, не слышишь очевидных вещей…

— Очевидных для испорченных людей, — возразил я с достоинством, — а для простых и честных драконов это какая-то глупость.

— Почему?

— А что ты выиграла?

Она посмотрела на меня с вызовом.

— Этот дикий и самовлюбленный ярл был настолько оскорблен, что поклялся отыскать и наказать меня. И все эти десять лет он рассылал везде отряды, а сам все еще рыщет во главе самых преданных и верных… И только сейчас его ярость, похоже, утихла, он решил взять в жены нашу бедную Вики.