Мы с Алексеем неспешно идем по оправляющейся после ночного побоища базе Софринской бригады. Сказать, что вокруг нас разгром, – почти ничего не сказать. Штабной корпус больше похож на какой-нибудь дом Павлова в Сталинграде: ни одного целого окна; сайдинг, закрывающий кирпичные стены, весь побит и расщеплен пулями; над несколькими окнами вверх тянутся жирные черные мазки копоти – в комнатах что-то горело. Возле столовой, прямо на газоне и асфальте строевого плаца, стоят сразу десяток чадящих дымом полевых кухонь, к которым тянутся от палаточного городка, расположившегося на футбольном поле за штабом, длинные очереди гражданских с котелками и мисками. Здание столовой уже и на здание-то не похоже: так, выгоревшая изнутри кирпичная коробка с осколками почти черного закопченного стекла вместо огромных, во всю стену, витринных окон, и провалившейся крышей. Пожар явно залили водой при помощи стоящих тут же, неподалеку, двух стареньких пожарных красно-белых ЗиЛов, но так, не до конца, лишь бы основное пламя сбить. Внутри бывшей бригадной столовки до сих пор что-то тлеет, потрескивает от жара, дымит и, наверное, пованивает. Наверное – потому что запах пожара едва пробивается сквозь вонь горелого мяса. Армагеддон какой-то, фантасмагория.

– Я? Запросто. Но тут есть важный момент: я в самом начале девяностых, когда Союз рухнул, как раз именно в Душанбе жил. И очень хорошо запомнил, как эти люди могут буквально за одну ночь «переобуться». Еще вчера вежливо улыбались, а назавтра будут в твою дверь с ножами и топорами ломиться. Так что у меня это, считай, личная паранойя. Не доверяю я им: ни таджикам, ни казахам, ни узбекам.

– Да ладно тебе, не все ж такие…

– Не все, согласен. Есть совершенно другие. Сам одного знаю: образованнейший и приятнейший во всех отношениях дядька. И вся семья у него такая же. Только семья эта уже которое десятилетие в Москве живет, отец его при Союзе по дипломатической линии трудился: полпредом то ли в Ливии, то ли в Сирии был… Только таких мало. А в основном – всякий сброд полудикий из аулов и кишлаков.

Да, те, кто в девяносто втором – девяносто третьем учинили русским развеселую резню, – они, скорее всего, и среднюю школу закончили только на бумаге. Ваххабиты подсуетились, вербовщиков да пропагандистов заслали… Это ж какой для них «питательный бульон» был: ума нет, а вот здоровья и жадности до денег и власти – вагон. Из таких как раз самые отмороженные и злобные «воины Аллаха» и выходят. В России в тот момент и своих проблем хватало, поэтому никто толком и не знал, что гражданская война в Таджикистане аж до девяносто седьмого года продолжалась… А теперь те самые «вовчики», с наслаждением рушившие в своей стране все, до чего их корявые лапки дотянулись, ломанулись в гости к «русским оккупантам». А «оккупанты», в беспечной глупости своей, оказывается, уже и не помнят, как и кто их собратьев в начале девяностых убивал. И представление о таджиках-гастарбайтерах у них – строго по Равшану с Джамшутом из глупой «Нашей Раши». А среди гастарбайтеров-то – и те самые бывшие пареньки из глухих аулов, что в Душанбе русских выреза́ли, и их подросший с тех пор молодняк, который еще хуже. Потому как вырос на войне. Образования там вообще нет никакого, даже по бумагам, зато звериной жестокости и хитрости – хоть отбавляй. Пока сила не на их стороне – ведут себя тихо, изображают тупых и забитых идиотиков. «Защем ругаишси, нащайнике?» – и все такое. Но не дай бог с ними столкнуться, когда они чувствуют себя сильными и безнаказанными. Покатался я по строящимся коттеджным и дачным поселкам вокруг Москвы… Кого мы только в вагончиках гастарбайтеров не вязали: от уличных гоп-стопарей, что вечерами у девчонок-малолеток мобильные телефоны отжимали да золотые серьги из ушей с мясом рвали, до торговцев гашишем и «хмурым», насильников и убийц.

– Блин, Борь: может, ты и прав, но вот хоть режь меня – не ждал я от них подляны. Они ж к нам едва ли не самыми первыми за помощью примчались. Целыми бригадами прибегали. Помогали потом: и забор укреплять, и новые ограждения ставить, и прочее по строительным делам… И оружие получили едва ли не первыми. И вели себя примерно. И вкалывали так, что Стаханов от зависти бы помер…

– Угу, вот вы и расслабились. Причем, ладно – ты, но вот как Николаич мог забыть? Он ведь в тех краях бывал, в восемьдесят девятом, как раз когда вся заваруха только начиналась…

– Просто забыл, наверное. Сколько после того Душанбе лет прошло и сколько всякого случилось? И двух чеченских кампаний, чтоб любые более ранние воспоминания замазать – за глаза. А Грушин же вообще ни одной командировки не пропустил. Вот и затерлось все, видать, в памяти. «Все смешалось в доме Облонских»…

– Угу: «Все обломалось в доме Смешанских». Кстати, а на кой эти ваши «джамшуты» вообще все это затеяли? Чего им спокойно не жилось? На что они рассчитывали?

– Мы тут пленных… кхм… допросили…

– Леш, заканчивай уже, я сам в разведке кое у кого в подчинении служил. Со мной политесов можно не разводить.

– Короче, старшего среди живых не оказалось, но тех, что взяли, выпотрошили мы, как ту скумбрию. По их словам, еще вечером откуда-то снаружи должна была прийти им на подмогу и тихо сидеть в засаде до начала «концерта» какая-то крупная банда «братьев по вере». Планировалось все, оказывается, давно, с первых дней. Сначала они связь по мобильному держали, но когда сеть начала отказывать, просто установили дату и время. Таджики должны были блокировать штаб и казармы и попытаться взять штурмом склад РАВ, а когда все бойцы с периметра отвлекутся на происходящее внутри – снаружи им в спины ударили бы пришлые. Если бы они добрались до гранатометов на складе – все могло и получиться. Мы ведь их окончательно только броней и задавили, против БТР их карабины вообще не плясали. А вот попади им в руки РПГ… Бэтр кумулятив не держит, сам знаешь. А развернуться на территории базы негде. И пожгли бы наши «коробки», как майкопцев в Грозном. Да вот нескладуха: снаружи никто не пришел, а дядя Коля на складе встал нерушимой стеной. Такую бойню там учинил – привычных людей от одного вида тошнило.

У меня в голове будто рубильник щелкнул. Крупная банда «братьев» снаружи… И боевики, что в Осинники заехали чисто по пути на какую-то «большую разборку»… Вот и сложилась картинка! Надо же, как мир тесен. Не устрой мы засаду в Осинниках – могло и софринцам не поздоровиться. Но вышло что вышло; тоже погано, если уж честно, но могло быть и хуже. Банда, дорвавшаяся до армейских арсеналов и бронетехники, – это уже полный гаплык. В Чечне проходили, знаем.

– Сам-то он, кстати, как?

– Да вроде нормально. Ранен, и как раз тут и лежит, – Раченков кивает в сторону здания медицинской роты, мимо которого мы сейчас идем, – но не сказать чтоб уж очень серьезно. Только крови многовато потерял – сразу жгут наложить не смог, некогда было.

Медроте досталось не так сильно, как штабу, но и тут видны пулевые отметины на стенах, несколько окон двухэтажного корпуса лишились стекол и затянуты теперь изнутри зелеными армейскими плащ-палатками.

– А эти абреки, с которыми Николаич полаялся, они как?

– Кто, ингуши-то? Не поверишь – тоже нормально. Оказались вовсе не такими козлами, как поначалу показались. Когда заваруха началась – даже оборону своей части лагеря беженцев организовали. И сами отбились, и безоружных гражданских прикрыли. Чудес героизма, правда, тоже не проявили, но и ингуши-то такие… с рынка. Настоящие, боевые ингуши, они сам знаешь где…