– Нет, не нужно, – отрицательно мотает головой Раченков, – не маленький… Патроны, гранаты…

– Именно, – легонько припечатываю я ладонь к столешнице. – А тут что? Вонища эта, от которой даже меня с души воротит? Да твои штатские через пару дней от вони паленой мертвечины на стены полезут. И вы – следом за ними. А в Пересвете есть все! Ну ладно, почти все. По теперешним временам – почти предел мечтаний. Вот только людей на обустройство и охрану тех богатств – кот наплакал. В Пересвете и на ГАЭС еще полегче, а в Краснозаводске до сих пор улицы не зачищены толком – людей едва-едва на оборону заводского периметра набрали. А вы тут сидите с людьми и техникой посреди, уж прости, натурального скотомогильника, да еще и кочевряжитесь. Что тебя тут так держит? Привычка? Ну, брат, прости, раз ты так к этим кирпичам прикипел, тогда, может, сам тут и останешься? А вот в чем бабы да дети, что у тебя на дощатых нарах в палатках ютятся, виноваты?

Лицо у Алексея – мрачнее тучи. Но и возражать не пытается, понимает, что прав я. Еще вчера днем он вполне мог бы со мной поспорить, но сейчас, в этом разгромленном, заваленном стеклянным крошевом и стреляными гильзами кабинете, сквозь выбитые окна которого в комнату ползет с улицы густой и тяжелый трупный смрад… Тут даже самому упертому дураку никаких контраргументов не придумать. А Леха – вовсе не упертый. И далеко не дурак.

– Ну, не знаю я… – явно только для того, чтобы хоть немного потянуть время и постараться выдумать хоть какие-то аргументы, тянет он.

– Чего ты не знаешь, Леш? В окно погляди!

Встав со стула и подойдя к окну, я без жалости обрываю и без того лишь чудом висящие жалюзи и тыкаю пальцем в направлении стоящих по ту сторону строевого плаца казарм и виднеющихся за ними панельных пятиэтажек ДОСов.

– Ты вот там собираешься людей на ночь обустраивать?! Это днем там еще более-менее терпимо, и то – не Ташкент ни разу. А что будет ночью? А если, не дай бог, заморозки? Апрель ведь на дворе, а не июль. Ты ж кучу народа поморозишь, хорошо если не насмерть. Хотя… это только с общечеловеческой точки зрения – хорошо, если выживут и только заболеют. А вот с точки зрения военной целесообразности – с больным гриппом или двусторонним воспалением легких возни куда больше, чем с замерзшим насмерть. А лекарств у тебя хватит, чтоб тех заболевших вытащить? Или один черт помрут, только сначала лекарства изведут и помучаются до кучи?

Блин, у Раченкова лицо аж почернело. Понимаю, что очень злые вещи сейчас говорю. Но лучше про эти «радужные перспективы» сейчас на словах услышать, чем через пару дней в реальности их лицезреть.

– А у вас там, типа, с ходу каждому по отдельной квартире выдадут? Так, что ли?! – в сердцах зло рыкает Алексей.

– Нет, не сразу, – даже не пытаюсь выдать желаемое за действительное я. – И не по отдельной. Но даже двумя семьями жить в одной квартире, даже всемером на один унитаз и на одну электроплиту – все равно лучше, чем в разгромленной казарме от холода загибаться. А со временем, когда окончательную ревизию жилого фонда проведем… кто знает. Из Пересвета многие работать в Москву мотались. И очень многие оттуда не вернулись. Да что Москва – из Посада, и то не многие живыми выбраться смогли. Как ни крути – почти два десятка километров. На автобусе – почти сорок минут. Вот и прикинь: что получалось, если в такой автобус какой-нибудь недавно покусанный гражданин садился? А то и не один…

– Полный амбец получался, – хмуро хмыкает полковник.

– Именно. И шансов у попутчиков до дому добраться оставалось очень немного. И квартиры этих бедолаг стоят сейчас пустые и никем не занятые. Осталось только найти, дверь вскрыть да замок другой поставить. Так что будет где людей разместить. Особенно если получится Краснозаводск как следует почистить. Да и деревень там вокруг хватает.

– Да, деревни – это мысль верная, – соглашается слегка отошедший, но все еще смурной Алексей, – сами тут уже несколько небольших аграрных коммун оружием и боеприпасами проспонсировали. С прицелом на дальнейшее сотрудничество в плане бартера: картошку на патроны и все такое… Кстати, а вот с ними как?

– Да, думаю, так же. Прокатимся, обговорим с ними еще раз условия сотрудничества. Радиостанцию с антенной подходящего размера презентуем, ну, чтоб на три-четыре десятка километров била, нам больше и не нужно. Пробок на дорогах теперь нет, так что, если необходимость возникнет, то мангруппа на броне к ним на выручку и из Пересвета минут за сорок доберется.

– Понятно. Как и на чем планируете народ вывозить? – Алексей, судя по появившейся на переносице решительной складке, похоже, все-таки принял решение.

– А у вас что, автобусов не осталось?

– Откуда?.. Людей же конвоями из эвакоцентров везли. Пришла колонна, автобусы на плац заехали, народ высадили и назад – в Москву…

– Понятно… Знаешь, вот уже совсем конкретику я с тобой, честно говоря, обсуждать не уполномочен…

Поймав на себе ехидный взгляд бывшего командира, опускаю глаза в пол и хмыкаю:

– Ну ладно, поймал, просто не в курсе я, что там и как будет. Я ж эта… живая эсэмэска, мать ее. Расширенная. По конкретным вопросам тебе нужно со Львовым и прочими нашими старшими пообщаться. Я бы посоветовал прямо сейчас до Пересвета скататься. Предупредить, что выезжаешь, чтоб собрались и ждали, и ехать. Сам знаешь: «Раньше сядешь – раньше выйдешь». Если повезет, так хотя бы детей и какую-то часть женщин до ночи успеете к нам отправить.

– Вариант, – не находит что возразить Раченков. – Связь мне с командованием своим наладить сможешь или нужно к связистам топать?

– Не нужно, – отрицательно мотаю головой, вытягивая из мародерки уже слегка обшарпавшийся от не шибко нежного обращения «Иридиум», совсем еще недавно бывший таким красивым, глянцевым и новеньким.

– Да уж, у богатых жизнь другая, – грустно ухмыляется Алексей.

– Брось, – прищурившись, отмахиваюсь я, – если б он мой личный был – базара нет, а то ж – казенное имущество.

– Все равно – хорошо придумали. Жаль только, что надолго этой красоты не хватит.

– Ну, наши связисты говорят, что месяца два-три, а то даже и полгода они протянуть могут. Хотя я в полгода не верю… Вот потом – да, спутники постепенно орбиту без коррекции с Земли потеряют – и все, пишите письма мелким почерком. Что тогда делать будем – фиг его знает.

– Придумаем что-нибудь, – уверенно отвечает Раченков. – Вон, есть в Ногинске одна интересная вэчэ… Так там чуть не вся территория командно-штабными машинами и передвижными центрами связи на «шишигах» и «Уралах» заставлена. У тех радиус – дай дорогу…

– Спецов только найти бы… – неуверенно тяну я.

– Найдем, – рубит ладонью воздух отошедший от черной меланхолии полковник. – Мы тут, пока народ регистрировали, таких уникумов отыскали… А уж бывших офицеров-связистов или даже бывших срочников толковых… Время-то у нас пока есть: и сами вспомнят, и помощников подучат.

Я внезапно вспомнил, в каком роде войск служили отцовские банные приятели Володя-майор и Володя-подполковник, и молча развел руками, признавая правоту бывшего взводного. И найдутся, и вспомнят, и научат. Куда деваться – если приперло? Протянув Раченкову массивную трубку спутникового телефона, достаю из внутреннего кармана куртки служебное удостоверение, а из него – сложенную вчетверо бумажку с номерами.