краски – это не для меня, слишком грязно, – усмехнулся Марк. – Да, и надо бы завязывать с этой демонстрацией. Меня не похвалят за такие картинки, хотя фильм снять могут, но лучше всё же продумать, как делать это более изящно, не оставляя работы для следаков. Довольно так рисковать, пора становиться невидимым. Что ж, будет о чём подумать до следующего года».

Глава 9. И будешь баобабом тыщу лет, пока помрёшь

На солидного мужчину без кольца на безымянном пальце женщины заглядывались часто. Он научился элегантно носить костюмы, в свои тридцать шесть лет ещё не начал седеть и толстеть. Раевский считал себя больше животным, чем человеком, и эволюционировал, приспосабливаясь к окружающей среде. Он любил формулировать принципы, и на сегодняшний день они были таковы.

Женщины опасны, по возможности нужно избегать контактов с ними, а в случае, когда контакт неизбежен, воспринимать как объект научного изучения, лабораторную крысу.

Себя необходимо любить как венец творения, и эта любовь самая искренняя из всех чувств, на которые способен человек.

Из предыдущего пункта следует баловать любимого, холить и лелеять. Это не сложно, ведь вокруг столько прекрасных возможностей усладить свои и низменные, и духовные рецепторы.

Жизнь – интересное занятие, пища для ума, неисчерпаемый источник вдохновения.

Страсть недопустима, губительна. Её нужно контролировать, как огонь в газовой горелке.

Сентиментальность, жалость, сострадание и иные чувства из арсенала душевного человека абсолютно неприемлемы.

К сожалению, придётся пока смириться с фобиями.

С того самого дня, когда он впервые побывал на выставке, Марк плотно вписал искусство в свою жизнь. Оно оказалось для него тем источником услаждения чувств, от которого приятно, как от зефиринки во рту, а страсть не распаляется.

Шёпотом, но всё же шумно переговариваясь, зрители рассаживались в зале по своим местам согласно купленным билетам на оперу «Пиковая дама» в исполнении столичного театра. Прозвенел первый звонок. Раевский не торопился, он вообще никогда и никуда не торопился, всё делал размеренно, с аристократической ленцой. Его ожидали лучшие места в партере и почти три часа наслаждения прекрасной музыкой и неумирающим сюжетом. Тройка, семёрка, туз! Очень похоже на закон человеческой жизни. Вдохновение, уверенность, разочарование!

Шуршали платья, горела яркими огнями огромная люстра, замер в предвкушении массивный бархатный занавес, музыканты ёрзали на стульях, продували инструменты и листали партитуры. Прозвенел второй звонок. Одно место, прямо перед Марком, было свободно. Женщина, чей спутник явно куда-то запропастился, нервно поглядывала на вход с сердитым выражением, портившим её красивое лицо. Он наблюдал за крысой. Вот она в который раз посмотрела на экран телефона, но новых сообщений не было, снова взгляд на вход, нервно поправила причёску, одёрнула подол платья, постучала пальцами по подлокотнику. В её взгляде, а он, сидя сзади, видел её профиль, не было беспокойства, лишь гнев. После третьего звонка женщина помотала головой, обречённо положила в сумочку телефон, со злобой вцепилась в подлокотник так, что побелели пальцы.

Свет медленно гас, пока зал не погрузился во тьму, раздались аплодисменты, дирижёр, благодарно поклонившись публике, сосредоточенно повернулся лицом к оркестру и, сделав паузу, дождавшись полной тишины, взмахнул волшебной палочкой, родившей божественные звуки увертюры. Женщина больше не интересовала Марка, он поглощал музыку, словно медовый нектар.

Не заметить опоздавшего зрителя было невозможно. Он поднял на ноги половину ряда, сел прямо перед носом Раевского, который уже радовался открывшемуся обзору сцены, и стал что-то объяснять своей спутнице. Она зло шикнула на него, до конца действия оставалось всего пять минут. Лиза и Германн на сцене страстно выясняли отношения. Марк подумал, как эти двое, что сидят перед ним, не дадут ему поскучать в антракте.

Половинки занавеса лениво поползли навстречу друг другу, столкнулись, образовав волны, зал оглушили овации, главные герои действа вышли на поклон. Массивная люстра засияла вновь, Раевский всё ещё задумчиво глядел на сцену, когда до его слуха донёсся диалог, вдавивший его в кресло.

– Егор, ну сколько можно?! Почему ты всегда так со мной поступаешь?! – Женщина, наверное, хотела бы заорать на весь зал, но аплодировать ей никто бы не стал, поэтому говорила она жарким шёпотом.

– Ир, я был на задержании. В меня, между прочим, стреляли, – оправдывался мужчина таким знакомым, даже спустя столько лет, голосом.

– Жалко, не пристрелили, сама бы сейчас это сделала, – зло шипела она. – Почему джинсы?! Где костюм, который я повесила утром тебе под нос?

– Я забыл его взять с собой, с завтрака сорвали, в спешке выбегал. Думал, позже заеду, переоденусь, но не успел. – Мужчина говорил, повернув голову к своей спутнице, и у Марка не осталось сомнений, это был лейтенант Дорохов, хотя вряд ли он всё ещё лейтенант. Как тесен мир!

– Мне так хотелось, чтобы мы провели этот вечер как нормальная пара, – женщина перешла на укоризненный тон. – Я купила дорогие билеты, надела красивое платье, ждала романтики. И что я опять, в сотый раз получаю? Тебя в штанах, в которых ты валялся на земле, пришедшего с опозданием на час. Знаешь, у меня сил больше нет.

– Ир, ну не драматизируй. Мы, конечно, в театре, и тут это полагается делать, – мужчина веселился, не воспринимая спутницу всерьёз и теребя её за рукав. – Ещё целых два часа этой тягомотины я буду держать тебя за руку, обещаю, и даже смотреть на сцену.

– Идиот, – отмахнулась она.

– Пойдём лучше в буфет, с утра ничего не ел, да коньячку не мешало бы пропустить перед вторым действием.

– Всю жизнь будешь бегать голодной собакой по подворотням? Не пора ли принять моё предложение? – Женщина вызывающе смотрела в его немного наивные серо-зелёные глаза.

– Ира, – взмолился он.

– Ладно, идём.

Они встали со своих мест и стали пробираться на выход, а Марк, вжавшись в кресло, провожал их испуганным взглядом. Как только они скрылись из вида, он резко поднялся и бросился прочь, в гардероб, вон из театра, в январскую стужу, в метель, подальше от наваждения.

Раевский гнал от себя всё человеческое, предпочитая холодный цинизм, с его склонностью к шизофрении сильные эмоции были ему противопоказаны. В это январское утро Марка ждала неприятная работа – психиатрическая экспертиза подростка, убившего своего отца. Пять минут у него ушло на чтение дела, там было всё предельно ясно. Мальчик находился в центре временного содержания несовершеннолетних преступников, и, сев в свою машину, Марк отправился туда. День стоял чудный, морозный и ясный.

Пройдя через КПП и все формальности, Раевский расположился в кабинете, который ему выделили для работы. Минут через десять привели и мальчика. Пред ним предстал довольно развитый для своих лет