Вчера они заняли Гиз. В Сен-Кантене паника. А Сен-Кантен они не взяли? Ну, нет, это уж, знаете, слишком! — Куда вы эвакуируетесь отсюда, Давэн? — Пока что, если удастся, на Альбер… — Ламиран покачал головой: — Подумайте, какой разрыв! Как это затрудняет операции! Ведь я только сегодня утром с дивизионного КП эвакуировался на Валансьен! Можете себе представить: мне пришлось реквизировать машины кавалерийского корпуса, потому что машины санотряда — мои законные средства эвакуации — были вне пределов досягаемости! Теперь я наконец-то знаю свое новое место назначения: мы едем вместе, мой КП будет в трех-четырех километрах от вашего, немного поближе к Камбрэ, только и всего! Дивизия будет оборонять район к югу от Камбрэ, думаю, фронтом на восток, возможно, я и ошибаюсь… но, между нами говоря, без танков, без своих танков…

* * *

Вечером 17 мая, в то время как Жан де Монсэ на машине проезжал Маркуэн в направлении населенного пункта немного западнее Камбрэ, за шоссе Камбрэ–Бапом, Жан-Блэз и его зуавы доплелись из Солема до предместий Камбрэ. Ноги у них были стерты в кровь. Поклажа их не слишком обременяла, они захватили только то, что можно завернуть в плащ-палатку, но как-никак карабин и патроны… А переход они сделали отнюдь не тридцатикилометровый, как полагается по уставу: выйдя на рассвете с Берлемонской мебельной фабрики, они почти покрыли это расстояние к полудню, когда мы расстались с ними в Солеме. Однако войска уходили и оттуда, Жан-Блэзу с товарищами сказали, что им тут делать нечего и чтобы они поворачивали на Камбрэ. Еще девятнадцать километров… Хотя шли они целых шесть часов, с долгими привалами, но все-таки совсем выбились из сил, когда в городских предместьях их засосал поток беженцев, сплошной поток, разбухавший на каждом перекрестке; в нем попадались еще и бельгийцы, и жители Арденн и Эна и всех попутных деревень, начиная от границы, — одни несчастные увлекали за собой других, и те, в свою очередь, бежали, бросая дом и словно подчиняясь закону приращения. Зрелище было душераздирающее: усталость, голод, грязь, плач детей, отчаяние стариков, трагические сцены по обочинам дорог — больные умоляли близких бросить их; рассказывали, что километрах в двадцати отсюда в толпе вспыхнула своего рода эпидемия самоубийств… а потом нагрянули вражеские самолеты, стали кружить над толпой, поливать ее пулеметным огнем, люди бросились в поля, оставляя трупы, которые солдаты успели лишь оттащить в сторону, чтобы очистить дорогу французским танкам.

Жан-Блэз решил переждать в Камбрэ, когда схлынет толпа. Ему сказали, что здесь стоит какая-то мотодивизия. Ничего, еще успеем явиться в штаб дивизии, сперва надо выспаться. Зуавы прямо на ногах не держались. Местные жители пустили их к себе в дом, откуда сами уходили; в их распоряжении оказались кровати с пуховиками, можно было даже раздеться. Но ни один из солдат не выдержал — как стояли, так все и повалились на перины, в лучшем случае скинув башмаки…

В тот же вечер в том же Камбрэ очутились и Барбентан, Видаль, Теншбре, Гребов, Кристобаль. До полудня они проспали сном праведников на той самой ферме, в шести километрах к юго-востоку от Ландреси, мимо которой прошел немецкий разведывательный отряд. Впрочем, это относилось только к Барбентану. Потому что, когда он открыл глаза, его товарищи были уже на ногах и занимались делом. Они наложили дров в очаг и разожгли огонь, и Теншбре, сидя на корточках, вращал на самодельных вертелах двух кур, перья которых устилали пол. Кристобаль, весь намыленный, плескался в тазу с горячей водой. Ну и растительность же на этом парне, прямо иссиня-черная! Видаль брился у окна. Гребов переворачивал все вверх дном в поисках соли: как же можно — курица без соли! Наконец они тронулись в путь, подтянутые, опрятные — теперь уж никто не примет их за дезертиров. Кур они поели непосоленными; пресновато, конечно, но что поделаешь: все старания Гребова оказались тщетны. Куры были крупные: остатки завернули в старую газету. Пригодится в дороге. А куда теперь идти? Это дело посложнее. На скрещении дорог они остановились в нерешительности. В одну сторону, согласно указателям, был Гиз, но вчера вечером им как будто говорили, что его заняли немцы; в другую — пять километров до Ландреси. Что-то это название тоже упоминали… Тьфу, пропасть! Остается шагать прямо. Они дошли до Ле-Като к пяти часам. В пути им приходилось пробираться между колоннами моторизованной части, навстречу им попадались броневики, артиллеристы то и дело сгоняли их с дороги, чтобы они не попали под огонь полевых орудий. Все говорило о близости фронта. В Ле-Като, городке, где главная улица идет под гору, из какой-то лавки их окликнули офицеры. Куда вы? Они ответили, что рассчитывают здесь же в городе остаться в какой-нибудь части, ведь они уже отшагали за полдня около двадцати километров. Но Ле-Като бомбили, через него проходили отступающие войска, связные прибывали с донесениями прямо сюда, в лавку. В лавке раньше торговали умывальниками, ваннами, кухонными и гигиеническими принадлежностями. Один капитан посоветовал Барбентану не задерживаясь улепетывать на Камбрэ. Двадцать два километра… Куда им осилить такой перегон, когда они отмахали уже столько же…

— Повторяю, это будет лучше для вас же, лейтенант, и для ваших людей. По последним сведениям, неприятель выступил из Ландреси, бой идет в шести километрах отсюда, в Буа л’Эвек…

Посмотрев на карту, Барбентан не стал раздумывать. Но Теншбре и Гребов взмолились: — Помилуйте, товарищ, это просто немыслимо… — Кристобаль сплюнул на пол и сказал только: — Лейтенант это вам или не лейтенант? — А Видаль подхватил: — Кристобаль верно говорит. Есть идти, господин лейтенант.

Однакоже на дороге от Ле-Като до Камбрэ им пришлось туго. Через каждый километр на толпу пикировали самолеты. Люди разбегались кто куда. Отовсюду неслись стоны раненых. Прогулка оказалась утомительной. Недавней выправки как не бывало. По счастью, артиллеристы, во весь опор мчавшие зарядные ящики, остановились рядом, потому что их задержала нахлынувшая в панике толпа. Теншбре вступил с артиллеристами в переговоры, потом подозвал остальных: — Господни лейтенант, они согласны нас подвезти! — Последние десять километров ехали с артиллеристами, хотя из-за повального бегства на каждом шагу случались задержки.

Совсем уже стемнело, когда они очутились в Камбрэ и улеглись на охапках сена где-то в подвале. — Сегодня обойдусь без молитвы! — сказал Гребов. И обошелся.

Фактически положение в этот вечер было таково: три легкие мотодивизии растянулись от Арраса до Камбрэ. Камбрэ обороняла мотодивизия бывшей армии Жиро, отозванной из Голландии.