был тесно связан с Рокфеллером. И Куэй тоже. В моих письмах они мелькают все время. Но об этом все знают. Они получали деньги от Рокфеллера и не только от него для республиканской партии, для Рузвельта и для себя.

— И лично для него?

Херст пожал плечами.

— Не думаю, что он настолько глуп. Но ему нужны были деньги, чтобы ездить по стране во время предвыборной кампании и нападать на тресты, которые оплачивали его дорожные расходы. Каким числом датировано твое письмо?

— Летом прошлого года. После выдвижения его кандидатуры конвентом.

— Это бессмысленно. К тому времени Ханна и Куэй уже отправились к праотцам. У него не осталось никого, кто мог бы пойти к старику Рокфеллеру или даже к Арчболду и сказать: «Дайте полмиллиона на кампанию и я буду с вами помягче».. Я думаю, что, написав Арчболду, он забросил наживку.

— Он что-нибудь поймал?

Херст еле заметно улыбнулся.

— Какая разница, выловил он что-нибудь или нет. Главное — как все это выглядит. Ты можешь написать, что рузвельтовские менеджеры всегда брали деньги у «Стандард ойл», а затем упомянуть о его контактах с Арчболдом, когда он отчаянно просил денег у Моргана, Фрика и Гарримана; тогда все поверят, что Тедди тоже берет, и я подозреваю, что так оно и есть.

У Блэза мелькнула подлая мысль, как сделать этот материал раньше Херста. Очевидно это невозможно, поскольку он не знает содержания писем до 1904 года, имеющихся в распоряжении Херста.

— Полагаю, вы напечатаете это, когда Рузвельт сделает что-либо в угоду «Стандард ойл».

Херст покачал головой.

— Я использую то, чем располагаю, а может быть, и не использую, сообразуясь с моей собственной избирательной кампанией девятьсот восьмого года.

К себе Блэз слово «шантаж» не применял, но на уме у Шефа было именно это. Как владелец восьми популярных газет и писем Арчболда он мог заставить лидеров республики прыгать сквозь любой обруч по своему выбору.

— Еще кое-что тебе надо знать, — сказал Херст. — Джон Д. Арчболд — старый личный друг Теодора Рузвельта.

— Это кое-что.

— Это кое-что.

— Если вы опубликуете эти письма, — Блэз изо всех сил старался скрыть свою заинтересованность, — как вы объясните тот факт, что вы их украли?

Херст принялся напевать «Все работают», подставляя другие слова.

— Ну, конечно, я не скажу, что я их украл. Они попались мне на глаза, только и всего. Потом я сказал бы, что не считаю письма, написанные должностному лицу о делах, затрагивающих общественные интересы и угрожающих благосостоянию публики, частными. — В это мгновение Блэз понял, что Херст может еще стать президентом и если это произойдет, он многим преподнесет сюрприз; трудно только сказать, какой именно.

4

Каролина устроилась за инкрустированным письменным столом, тем самым, за которым, рассказывали, сидел сам граф в ту пору, когда служил королевским налоговым контролером. Она открыла кожаные папки. В первой оказались фрагменты автобиографии Аарона Бэрра с комментариями Чарльза Скермерхорна Скайлера, клерка его юридической конторы. Она пролистала страницы и решила, что по крайней мере Генри Адамс будет счастлив их прочитать. Дойдя до конца, написанного через многие годы после смерти Бэрра, она обнаружила то, что уже знала: случайное открытие дедом того факта, что он был одним из многих незаконных детей Бэрра.

Вторая папка содержала последний дневник деда, относящийся к событиям 1876 года. Он вернулся в Нью-Йорк впервые после сорокалетнего отсутствия с дочерью Эммой, княгиней Агрижентской. Дневник она решила прочитать внимательно.

После отъезда Херста с другими гостями Каролина отдавала дневнику деда все свободное время. Дед прекрасно рассказал об изумлении, которое он испытал при встрече с незнакомым американским миром, ее восхитило описание поисков матерью богатого мужа, что и послужило целью их приезда, и была несколько обескуражена циничным отношением к этому деда. Но ведь отец и дочь разорились, и он едва мог обеспечить их существование газетными и журнальными гонорарами. К счастью, миссис Астор ввела их в свой круг, их хотели видеть в свете благодаря красоте Эммы и шарму отца. В какой-то момент Эмма чуть не вышла замуж за своего кузена Эпгара, разумеется, по расчету, что сделала в следующем поколении ее дочь.

По мере чтения Каролина стала замечать, как что-то меняется в характере Эммы, это было ясно Каролине, но не рассказчику, который, похоже, сам не понимал пафоса своего повествования. Появляется Сэнфорд с женой Дениз, которая может родить лишь с риском для жизни. Читая, как сблизились и подружились Дениз и Эмма, Каролина почувствовала, что у нее настолько похолодели пальцы, что она с трудом переворачивает страницы. Она знала конец, еще не дочитав до конца. Эмма убедила Дениз родить — Блэза. Фактически она убила Дениз, чтобы выйти замуж за Сэнфорда.

Искупление явилось в виде долгой мучительной смерти Эммы после рождения Каролины. Но чувствовала ли она вину? Исповедовалась ли? Просила ли отпустить ее прегрешение?

Каролина послала за Плоном. Было уже ближе к вечеру. Она хотела поговорить со старшим сыном Эммы, пока… преступление было живо в ее сознании. Плон элегантно откинулся к спинке дивана. Каролина рассказала, что сделала их мать. В конце она драматично помахала дневником деда и прямо сказала Плону, что это было убийство. «Brulez», прочитал Плон надпись на обложке.

— Именно это ты и должна была сделать, идиотка! Сжечь. Какая теперь разница?

— Ты это давно уже знал?

Плон пожал плечами.

— Я знал, что произошло нечто.

— Она что-нибудь рассказывала?

— Конечно, нет.

— Было в ней что-то трагическое, печальное или… роковое?

— Она была восхитительна, как всегда, до самого конца, когда начались сильные боли.

— Она исповедовалась священнику?

— Ритуал был соблюден. Она была в сознании. Так мне кажется.

Плон закурил сигарету, достав ее из нового золотого портсигара.

— Видишь ли, когда становишься императором Франции и подчиняешь себе всю Европу, то не очень-то задумываешься о погибших.

— Но она была женщина, мать, а не французский император…

— Ты не знаешь, я не знаю, как она воспринимала самое себя. Ей надо было жить, и если этой печальной даме, ее подруге, матери Блэза, суждено было умереть естественной смертью, родами, то так и должно было случиться.

Наутро Каролина пригласила Блэза позавтракать с ней в ее крыле дворца. Он знал, почему. Плон ему рассказал. Они сидели в овальной комнате для завтраков с сизыми стенами в стиле дю Барри[345].

— Теперь ты знаешь, — сказал он небрежно, — что твоя мать убила мою мать ради денег отца. Я думаю, такое бывает сплошь да рядом.

— Не надо превращать это в шутку. Теперь я понимаю, чего добивалась от меня твоя бабка.