– Очень уж унылый… и слишком много бежевого, – говорю я.

До чертиков надоели все эти элегантные цвета и расцветки. Хочу красного! Новая, точнее, рожденная заново Нелл должна обязательно носить красное.

– В скором времени ты снова вернешься на работу в галерею, – говорит Питер, дожевывая последнюю горсть хлопьев. – И жизнь сразу перестанет казаться тебе такой монотонной.

Я молча киваю в знак согласия. Хотя отнюдь не уверена, что он прав. Но ведь решение жить настоящим моментом принято, а потому я лишь улыбаюсь ему в ответ. С трудом подавляю в себе желание бросить ему прямо в лицо: Пойми же ты, идиот! Проблема моя совсем не в монотонности. Проблема в том, что в моей голове образовалась огромная дыра, через которую утекла вся моя прошлая жизнь. А монотонность моего нынешнего существования – это не причина, а следствие. Но я сдерживаюсь, гоню прочь неприятные мысли, и они уходят, как ни странно.

Питер, сидящий рядом со мной на кушетке, кажется мне особенно большим и массивным, особенно в сравнении со мной. Собственно, точно таким же он мне показался и тогда, когда я увидела его в своей палате, придя в сознание. Правда, постепенно я привыкла к его габаритам. И мне даже доставляет некоторое удовольствие созерцать его огромные ручищи, накачанные бицепсы, перекатывающиеся под кожей, словно бильярдные шары. Подспудно все эти свидетельства его физической силы вызывают у меня чувство собственной защищенности и безопасности. Вот она, моя тихая гавань во время шторма, мое убежище и мой кров. А что, если я сейчас лягу под него? Я уже почти готова убедить себя в том, что смогу вытерпеть и все остальное. Если оно, конечно, случится.

Я беру мужа за руку, разворачиваю ладонью вверх, большой, неуклюжей ладонью, похожей на медвежью лапу, и вдруг прижимаю ее к своей щеке. Питер моментально престает жевать. Он удивлен, быть может, даже сражен наповал. Чувствуется, что он начинает лихорадочно оценивать ситуацию. Вот он машинально вытирает вторую руку о свои джинсы. И что потом?

– Расскажи мне что-нибудь хорошее про нас с тобой! – прошу я его.

Я часто обращаюсь к мужу с подобными просьбами, заставляя его воспроизводить для меня прошлое. Потом я долго обдумываю рассказанные им истории и пересказываю их Джейми. Иногда тот снимает на камеру, иногда просто слушает. Порой я добавляю в свой пересказ кое-какие мелкие, незначительные подробности, некие крохи информации, которые спонтанно приходят мне на ум, но чаще всего я выступаю в качестве эха, которое лишь воспроизводит повторно посланный ему звук. Мама по-прежнему категорически против моего участия в передаче «Портреты американцев», а вот Рори уже и не возражает. В галерее наплыв посетителей, самый настоящий бум, во многом спровоцированный моей неожиданной публичностью. Мама не понимает, что мне надо просто выговориться, облегчить душу. И для меня такие записи – это поистине спасительное средство. Если я не поделюсь с другими своими переживаниями, то потом многое из того, что я перечувствовала и передумала, тоже может исчезнуть навсегда, как исчезло из моей памяти все то, что было связано с моей предшествующей жизнью. К тому же мама не подозревает, что от Джейми я могу получить ответы на те вопросы, на которые по каким-то неизвестным мне причинам не хочет отвечать она сама. Да и веры у меня в правдивость ее ответов изрядно поубавилось после того случая с картиной, на которой изображен белый дом с портиком. Мы обе сразу же узнали этот дом, но мама сделала вид, что ничего не помнит. В этом доме он жил вторую половину своей жизни. Словом, сейчас я переживаю период полнейшего неприятия всего того, что сообщает мне мама.

– О чем тебе рассказать? – спрашивает у меня Питер, отнимая свою руку от моего лица. Он заметно нервничает, понимает, что наш нынешний разговор совсем не такой, какие мы вели раньше. И закончиться он тоже может по-другому.

– О чем хочешь! – Я откидываюсь на кушетку и следом забрасываю ноги, а потом осторожно кладу их ему на колени. – Расскажи о чем-нибудь примечательном из нашего прошлого.

Некоторое время Питер раздумывает. Ищет подходящий ответ на мой весьма обтекаемый запрос.

– Мы с тобой встречались уже где-то месяца два. И вдруг в один момент собрались и улетели в Париж на выходные, – начинает он свою очередную историю, и я вижу, как его лицо расплывается в непроизвольной улыбке. – А я до этого никогда не был в Париже. Вот ты и настояла на этой поездке. Обещала показать мне город.

– А почему ты раньше мне ни разу не упомянул об этом нашем путешествии? – говорю я с упреком, закрываю глаза и пытаюсь представить себе, как это было. Эйфелева башня, Сена, уличные кафе, свежайший сыр бри, сытные ланчи, содержащие сплошной глютен. Красота!

– Да если честно, мне и самому только что вспомнилась эта поездка. Это ведь когда было… Еще в самом начале наших отношений. Многое, знаешь ли, забывается со временем.

Я согласно киваю. Мне ли этого не знать! А Питер между тем продолжает свое повествование:

– Признаюсь, я очень нервничал, когда мы летели туда. Тогда же угроза терроризма буквально витала в воздухе. Словом, мы поднатужились и полетели в Париж первым классом. Боже мой! Сколько же мы выпили вина, пока длился наш полет! А по прибытии нам еще вручили небольшие комплекты со всякими туалетными принадлежностями. По-моему, кое-что сохранилось до сих пор, стоит в нашей душевой. Словом, в Париж мы прилетели сильно под мухой. Сильно поддатые, но счастливые. Такое приятное состояние опьянения. Ну ты понимаешь меня. И тут ты принялась транжирить наш бюджет по-крупному. Настояла, чтобы мы остановились в «Георге V».

– А что это такое «Георг V»?

– Самый роскошный отель в Париже. Лучший из лучших!

– И у нас были деньги, чтобы жить там?

– Видишь ли, это у тебя были деньги. Разве мама тебе ничего не рассказала? А я ведь просил ее.

Я отрицательно мотаю головой. Сколько же еще всякого разного не сообщила мне моя дорогая мамочка!

– Дело в том, что твой отец, перед тем как уйти из семьи, оформил на тебя доверенность на управление всем его имуществом. Ты никогда не прикасалась к средствам, которые лежали на его счету… разве что единожды… когда вы с сестрой задумали открыть собственную галерею. Но поездка в Париж стоит того, чтобы на нее потратиться, сказала ты. И добавила, что никогда и ничего не делала лично для себя, поэтому и хочешь покутить на полную катушку. – Питер немного помолчал. – Тебе так хотелось в Париж, что я не стал тебя останавливать. К тому же, если бы за все платил я, то нам пришлось бы довольствоваться скромным номером за пятьдесят баксов в какой-нибудь затрапезной гостинице. И поэтому…

– И что этот отель? Сплошной декаданс, да?

Пытаюсь мысленно представить себе всю ту роскошь, в которой мы купались. Вышколенные горничные, немыслимой красоты простыни с ручной вышивкой по шестьсот долларов за штуку, шоколад и шампанское в номер до самой поздней ночи. Новая Нелл определенно одобряет такой образ жизни.

– По стечению обстоятельств нас поселили на одном этаже с Хью Грантом. Прямо подарок судьбы! – Питер весело смеется, и я тоже. На прошлой неделе мы с ним вместе смотрели «Ноттинг-Хилл», так что я более или менее представляю себе, о чем и о ком идет речь. – Ты вначале притворялась, что соседство со знаменитостью тебя совершенно не трогает. Но на самом деле готова была следовать за ним буквально по пятам. Однажды мы оказались вместе с ним в одной кабинке лифта, и ты тут же представилась. Грант был очень вежлив и предусмотрителен, а ты так разволновалась, что у тебя всю шею покрыло крапивницей.