– Не верю! – улыбаюсь я, но в общем-то в глубине души понимаю, что Питер не врет.

– Можешь верить, можешь – нет. Твое дело! Но бог свидетель, я говорю правду.

– Я что, по-твоему, похожа на тех дурочек, которые гоняются за всякими селебрити и вымаливают у них автографы?

– Да нет! Но ты же в то время была просто без ума от фильма с его участием «Четыре свадьбы и одни похороны».

– Надо мне посмотреть этот фильм! – восклицаю я и снова, уже в который раз, с горечью констатирую про себя: ничего не помню. Ровным счетом ничего! – Хорошо. Продолжай.

– Три дня мы шлялись из одного музея в другой: Лувр, д’Орсе, музей Оранжери… Оранжевый музей.

– Что за Оранжевый музей?

– Ну это я так шучу! Я же не говорю по-французски, вот и перевел название музея на английский язык. – Питер смеется. – Ты была неутомима! Таскала меня по городу с утра до поздней ночи! Искусство, архитектура, исторические памятники. Рассказала мне, что сама увлекалась живописью и много рисовала, но в тринадцать лет завязала со своим увлечением. А я спросил тебя тогда, может, передумаешь и снова начнешь рисовать. На что ты ответила: никогда! Кажется, на твое решение сильно повлиял отец. Я заметил, что тебе крайне неприятен наш разговор. У тебя моментально испортилось настроение, и я не стал задавать лишних вопросов.

Питер замолкает и начинает быстро-быстро хлопать ресницами, явно пытается смахнуть украдкой набежавшую слезу. Вот такой чувствительный мне достался муж, чуть что – и сразу в слезы. Эту его странность я уже успела заметить с той самой минуты, как вышла из комы.

– Пожалуйста, только не плачь! – пытаюсь я остановить его. – Лучше расскажи мне что-нибудь еще о Париже. По-моему, мы там божественно провели время.

– Да! Конечно! – торопливо соглашается со мной Питер, и я вижу, как он отчаянно борется с обуревающими его чувствами. – Прости! Что-то я совсем расклеился в последнее время.

– Все хорошо.

Ничего хорошего! Разве вечно хнычущий муж – это и есть беззаботное существование по принципу «Живи, как живется»?

– Я… я просто… сам не знаю, что на меня нашло. Да, Париж… Ведь именно там я твердо решил, что должен на тебе жениться. Ты после своей исповеди была такой грустной – самое настоящее воплощение мировой скорби… И потом, все, что связано с твоим отцом… вот мне и захотелось стать твоим защитником, оградить тебя от всего того плохого, что было в твоей жизни. Хотелось, чтобы это не повторилось вновь. Помню, мы стояли в соборе Парижской Богоматери, разглядывали цветные витражи, я взглянул на тебя и невольно залюбовался тем, как разноцветные блики скользили по твоему лицу. И в эту самую минуту – понимаю, звучит немного напыщенно, такой несколько витиеватый слог, как в тех дурацких рекламных роликах, к которым я пишу музыку, но именно в ту минуту я сказал сам себе: «Вот она, та женщина, которая мне нужна! И я буду рядом с ней до самой смерти, до самого своего последнего дня».

– Ну пока еще до этого дня далеко. Да и со мной рядом ты был далеко не всегда, – невесело шучу я и тут же жалею о сказанном. Потому что официально мы уже не живем вместе. Скорее, сосуществуем бок о бок и из последних сил тащим за собой тот шлейф из дерьма, которое накопилось в нашем совместном прошлом.

– Это правда! – соглашается со мной Питер. – Остается лишь надеятся на то, что я смогу еще не раз и не два доказать тебе, как я сожалею о случившемся. И найти какие-то новые слова для того, чтобы повиниться перед тобой.

– Не надо ни в чем виниться. Прости! У меня просто вырвалось непроизвольно… Как видишь, далеко не всегда я умею справляться с собой.

Я замолкаю. Вроде как добавить мне больше нечего. И Париж уходит куда-то в сторону. Я приподнимаюсь и целую мужа. Не потому, что мне этого сильно хочется. Но вполне возможно, врачи правы. И секс – это именно то, что мне необходимо сейчас. Вот и мама прислала мне три дня тому назад письмо по электронной почте, в котором настоятельно советовала возобновить полноценную половую жизнь со своим мужем. Так, может, действительно пришло время возобновить? А для этого надо просто броситься в секс, как в омут, с головой. И вот я бросаюсь. Прыгаю. Перескакиваю через все, даже не глядя себе под ноги. Как сказала бы Лив, начинаю бег, не научившись толком ходить. А ведь она предупреждала: не стоит торопиться.

Я целую Питера взасос, и он отвечает мне не менее горячим поцелуем, затем отбрасывает меня навзничь. Я чувствую вкус овсяных хлопьев на его языке и запах пива.

– Ты уверена? – спрашивает меня Питер. – То есть я хочу сказать, с прошлым покончено, да?

С моим прошлым покончено, это да! В моем прошлом – все. И одновременно ничего. И одному богу известно, что еще может случиться со мной вот так же сразу и навсегда. Мне хочется взвыть от отчаяния.

– Уверена! Мы должны. Вот! – отвечаю я, хотя следовало бы сказать: «Почти уверена. Давай попробуем. Вдруг у нас все получится как надо». Но сейчас у меня все не как у людей, и отвечаю я невпопад. К тому же я понимаю, что нам с Питером надо переступить разделяющую нас черту. В чем-то мама права. В конце концов, это всего лишь секс, моя дорогая! – написала она в своем последнем письме, присланном мне по электронной почте. Я на него так и не ответила.

Питер наклоняется надо мной и целует в губы, целует медленно, нежно, едва касаясь лица. А я в это время размышляю над тем, как я сама целовалась раньше. И как он, кстати, целовался со мной в нашей прошлой жизни.

– Не могу поверить, что ты выступила инициатором, – бормочет он мне в ухо. – Ты никогда так раньше не делала.

Питер припадает к моим губам и начинает целовать уже страстно, не скрывая своего желания. Он торопится, наваливаясь на меня всем телом. Я почти физически ощущаю, как у меня припухают губы, чувствую кожей лица его щетину двухдневной давности.

– Пожалуйста, не торопись, – предупреждаю я его. – Помедленнее! Иначе ты мне сделаешь больно.

Он на мгновение отрывается от меня и улыбается. Что-то в этой улыбке есть и по-мальчишески беззаботное, и одновременно грустное. Потом он осторожно начинает расстегивать мою блузку.

– Никогда в жизни я не сделаю тебе больно!

* * *

Двумя часами позже звонит привратник.

– К вам поднимается ваша сестра, – сообщает он мне в трубку и, попрощавшись, отключает домофон.

Питер еще спит в спальне. Заснул почти сразу же после нашего секса. Правда, вначале поохал и поахал над тем, что мы умудрились сотворить друг с другом. И это несмотря на все мои физические увечья, которые все еще дают о себе знать, и на мою подорванную веру в собственного мужа… Словом, несмотря ни на что! Зато потом у него почти сразу же наступил отлив. Я увидела, как мгновенно отяжелели его веки, а вскоре он перевернулся на спину, дыхание его стало ровным и глубоким. Какое-то время я молча понаблюдала за тем, как мерно вздымается и опускается его грудь, а потом перебралась на кушетку в гостиной и включила телевизор. Вроде сам по себе секс был хорош. Хотя, с другой стороны, сравнивать мне не с чем. Но кажется, все прошло неплохо. Да и какая разница? Все равно ведь не помню, как я спала со своим мужем до того, как… Но к счастью для нас обоих, хоть вспомнила, как это надо делать. Мы еще даже посмеялись, явно испытывая обоюдное облегчение от того, что я, оказывается, забыла далеко не все.