Следующие две недели Нил обживал дом. Выбросил на улицу самые склизкие и непонятные вещи. Приспособил кадку для воды, сходил с ней к озеру и еле-еле дотащил обратно. Долго бродил по комнатам в безуспешных поисках еды. Выкопал на огороде несколько вялых клубней репы. Набрал с деревьев яблок и разложил сушиться на полу, чтобы не сгнили под унылыми мелкими дождями, которые зарядили, как в октябре. Отыскал в лесу какие-то неизвестные ягоды, но не решился съесть – лучше будет держаться на яблоках.

Земля ветшала и бледнела на глазах, и это свело бы Нила с ума, если бы он не запретил себе раскисать. И еще – не думать о том, что он будет делать, когда закончатся яблоки.

Цели у него больше не было, ничего больше не было, но маленькие радости иногда случались. Засыпать, слушая дождь, тихо бьющий по деревянной крыше, оказалось волшебно. Ястребы, шнырявшие в небе первые дни, вскоре исчезли – новизна им приелась, они поняли, что эта земля такая же, как и все другие, и вернулись к делам.

Все произошло в серый, угрюмый вечер. Порывистый ветер рвал с деревьев листья, они с жутковатым шорохом катились по земле, и Нил спрятался в доме, только бы не слышать. Первую комнату – с проломленной крышей – он обычно проходил, глядя только под ноги, чтобы не обрушить полусгнивший пол, но сейчас на душе было так тяжко, что он решил изучить даже истлевшие остатки вещей в этой комнате.

Их было не так много – в основном полки с посудой, которая не нужна, если у тебя нет еды, и обрывками ткани, которые, видимо, раньше были полотенцами. Между двумя горшками стояла на стене плоская штука, похожая на выцветший кусок бересты с каким-то рисунком, и Нил из любопытства протянул к ней руку.

Да, точно, береста. Нил снял ее с полки, опасно балансируя на одной ноге, чтобы не ставить вторую на подозрительно прогнувшуюся доску.

Первые несколько секунд он был так удивлен, что просто стоял на одной ноге, уставившись на поблекшее изображение. Зато сразу стало ясно, что именно поразило Кадета, когда тот зашел в дом. Все это время подсказка была тут, Нил ходил мимо нее каждый день, а заметил только теперь.

До него не сразу дошло, что на самом деле значит эта штука, а когда дошло, он хрипло, сдавленно рассмеялся. Волшебная девушка не зря привела их именно сюда. Как же это странно – одна подсказка была на бумаге, вторая – на бересте. Кадет сказал, что на их землю это не похоже, но вот вам, пожалуйста.

Так. Так. Это надо осмыслить. Нил торопливо выбрался на улицу. Он чувствовал себя так, будто две недели спокойно спал, и вдруг кто-то решил, что лучший способ разбудить его – это дать дубиной в грудную клетку. Сердце ныло так, что боль отдавалась в спину.

Вот оно как. Вот оно, оказывается, как.

Правда жгла огнем, и он испытал желание, которое не посещало его уже две недели: поговорить с кем-нибудь, хоть с кем-то. Пусть ему скажут, что он предатель, пусть делают, что хотят, только… Нил постоял на крыльце, тяжело дыша открытым ртом. Очереди из желающих с ним поболтать не наблюдалось, да и, пожалуй, на свете не было вообще ни одного человека, который хотел бы с ним поговорить. Но, может быть…

Нил спустился в темный, продуваемый ледяным ветром сад, сделал пару шагов и опустился на колени. Земля размокла под утренним дождем, и он провел по ней рукой, с силой вдавливая ладонь. Пальцы сразу покраснели от холода.

– Прости, – забормотал он. Краснота ползла от костяшек выше, к запястью, рука немела от влажной ледяной земли. – Я такой болван. Такой… Прости, пожалуйста. Но у меня есть план. Я буду здесь сидеть, пока вы не явитесь. – Голос дрогнул. – Если хоть что-то, хоть кто-то тут еще есть, мне очень нужна помощь. Достаточно ведь просто попросить, и получишь, верно? Так ведь все и работает?

В саду выл ветер, гнул неподатливые жесткие ветки, сыпал листьями в лицо, иногда с тихим стуком ронял яблоки в траву. Земля под коленями была холодная и мокрая, и Нил очень сомневался, что напугает хоть кого-то угрозой стоять тут, пока не упадет. И все же… Есть особое удовольствие в том, чтобы быть упрямым. В том, чтобы начинать все сначала и пробовать заново. С Изгородью же сработало! Вот и теперь оставалось только надеяться.

И он надеялся.

Вечер превратился в глухую безрадостную ночь. Постепенно ветер усилился, сбросил с крыльца кружку, из которой пил Кадет, – Нил ее так и не убрал, сам не зная почему. Кружка упала и покатилась, из нее вылилась дождевая вода. Порывы ветра били по лицу, как пощечины. Нил сидел, сжимая в пригоршнях мокрую черную землю, и втягивал голову в плечи. Еще вчера он думал, что без магии станет никем, но, кажется, оставался тем же и таким же, каким был до нее: полным веры в лучшее и упертым как баран. Это было уютное, хорошее чувство, словно возвращаешься домой, и этот дом всегда с тобой, даже если снаружи все плохо.

– Я не сойду с места, – хрипло проговорил он. – Земля никогда не умирает полностью, меня ведь даже в Селении нашли, а значит, кто-нибудь да остался. Духи, существа, да хоть говорящие кроты. Пожалуйста, мне очень нужно поговорить.

Ничего. Конечно же, ничего – а чего еще он ждал?

Темнота сгустилась, колени сначала заболели, потом затекли, потом он вообще перестал их чувствовать. Глаза слипались, между позвонками словно насыпали песку, в голове все затянуло туманом. Нила качнуло вперед, и он понял, насколько сильно, только когда впечатался лицом в землю. Его измученное тело отказывалось подыгрывать его же безумной затее.

Нил прижался щекой, глядя, как грязь просачивается между пальцев. Живот холодило.

– Прости, – пробормотал он. От земли пахло влажностью и перегноем. – Прости меня.

Холод убаюкивал, сад затих, словно дремал, и Нил тоже провалился в дрему – темную, прерывистую, какой-то полубред между реальностью, где холод стискивал его все сильнее, и сном, где Ястребы раздирали его когтями, пока один из них мирно записывал что-то на бересте. «Причина смерти – сопротивление задержанию», – прощелкал Ястреб на языке, который Нил понимал даже во сне.

Что-то пушистое вдруг попало ему в нос, и он чихнул, но оно продолжало лезть прямо в ноздри. Нил с трудом приоткрыл глаза. Вокруг было очень темно, а пушистое оказалось звериным хвостом, который прилагался к самому зверьку: рыжему, с острой мордой и темными лапами. «Лиса», – заторможенно подумал Нил. Лиса снова ткнула ему хвостом в нос. От меха приятно пахло зимой и снегом, хотя снега вокруг не было и в помине.

Потом хвост перестал возить по его лицу, зверек отбежал и уселся неподалеку. И еще немного отбежал.

И опять сел. Похоже, это было приглашение, но Нил будто в землю вмерз, пальцы не гнулись, даже глаза не открывались до конца. Неравный бой со сном закончился в пользу сна, и Нил провалился обратно в тот же вязкий бред, который внезапно прервал мощный пинок в грудь.

Маленькая нога, похоже, знала, куда бить: угодила в какое-то особо чувствительное место там, где сходятся нижние ребра. Нил закашлялся и попытался сесть, но окоченевшая рука не слушалась, и он упал обратно. Как ни странно, удар не повторился – вместо него на Нила опустилось одеяло, такое теплое, что он чуть не застонал от удовольствия. Да и воздух больше не был таким уж холодным. Нил полежал, отогреваясь, и кое-как заставил себя сесть.