приведено очень мало имен лиц, бывших на почетных должностях[421]. Те немногие, кто попал в список, — это, конечно, невеста и жених, далее царь и его новая жена, брат жениха царевич Федор Иванович, исполнявший обязанности тысяцкого, священник отец Тимофей, который записан как духовник жениха (он венчал пару), а также сестра невесты Домна, та, что участвовала в свадебной церемонии Ивана IV за неделю до этой свадьбы, а теперь была посажена «на царевичево место»[422]. Домна играла одну и ту же роль на двух свадьбах, что лишний раз доказывает тесную связь между этими событиями: они планировались одновременно, свадебные документы оформляли одни и те же дьяки, задействовали придворных для различных почетных ролей[423].

Священник, поводивший церемонию, отец Тимофей, — еще одно связующее звено между двумя женитьбами. Опубликованная версия свадебного разряда Ивана IV, все краткие редакции не содержат имени священника, венчавшего чету, но оно указано в неопубликованных расширенных редакциях: «А действовати духовнику Тимофею, а по церквам за государем ездити протопопу Семиону Покровскому, а с святою водою ездити священнику Василью да дьякону Фоме»[424]. Митрополит Кирилл благословил Ивана IV на очередной брак, но не венчал. Царская чета Ивана IV и Марфы Собакиной, видимо, была первой, которую венчал не первоиерарх, а белый священник. При первой и второй женитьбах Ивана IV его венчал митрополит Макарий, который также венчал его дядю (Андрея Старицкого), брата (Юрия Васильевича), двоюродного брата (Владимира Старицкого, когда тот женился на Евдокии Нагой). Его родителей (Василия III и Елену Глинскую) венчал митрополит Даниил[425]. Понижение в ранге венчающего клирика было, вероятно, преднамеренным: как сигнал от церкви, что разрешение Ивану IV на новый брак — это акт икономии, т. е. нарушение церковных канонов, допустимое лишь в некоторых случаях, когда забота о спасении души важнее правил.

Итак, ранг венчающего клирика на этих свадьбах указывает на разногласия. Однако царевич Иван Иванович, казалось бы, не должен был находиться в той же позиции, что и его отец, ведь то был его первый брак. Это только предположение, но легко представить, что отца Тимофея поставили на венчание царевича, чтобы свадьба сына никоим образом не затмила свадьбу отца, если бы того венчал белый священник, тогда как сына — первоиерарх. Выбор царского отца-исповедника (духовника) дополнительно подчеркивает тему раскаяния в связи с этой свадьбой, отдавая ритуал в руки клирика, который выслушивал исповеди царя и согласно православным пастырским традициям ответствен за его душу и спасение[426]. Как бы то ни было, эта инновация, когда правителя венчает не первоиерарх, а духовник, позже стала общепринятой практикой[427].

Композиция свадебного реестра Собакиной обнаруживает, что избрание ее и Сабуровой на смотре в 1571 году было частью большой перестановки придворных фракций. Как это могло произойти, описано Р. Г. Скрынниковым. Он считал, что брак с Собакиной был детищем Малюты Скуратова, в то время фаворита Ивана IV и наиболее жестокого опричника. На основании пожертвований на помин его души Иваном IV Скрынников делает вывод, что Собакины были дальними родственниками Скуратова, возможно, вследствие браков[428]. Более того, Скуратов состоял в родстве и с Сабуровыми — через мужа одной из своих дочерей, Бориса Годунова (Годуновы и Сабуровы были родственниками по мужской линии). Другая дочь Скуратова была замужем за Шуйским (князем Дмитрием Ивановичем, братом будущего царя Василия Ивановича Шуйского), еще одна — за Глинским (князем Иваном Михайловичем, двоюродным братом царя Ивана IV)[429]. Таким образом, браки отца и сына создали сеть родственных связей, которая, как надеялись, будет существовать на протяжении двух поколений. Продержалась она меньше месяца.

Несмотря на все тщательные приготовления и соблюдение церемоний двух свадеб, ни один из женихов не «жил долго и счастливо» со своей невестой. Марфа Собакина заболела перед свадьбой и во время бракосочетания была больна. Вероятно, она чувствовала себя настолько плохо, что не могла принять участие в праздновании свадьбы царевича Ивана Ивановича и Евдокии Сабуровой. Она умерла в ночь с 13 на 14 ноября 1571 года, всего через три недели после своей свадьбы — этот брак, по утверждению Ивана IV, так и не был консумирован[430]. Подозрения в неестественности ее смерти возникли незамедлительно, царь подозревал свое окружение[431]. Забелин, Карамзин и другие верили заявлению Ивана IV, что Собакина была убита (вероятно, отравлена), и возлагали вину на семьи первых двух жен Ивана IV — Юрьевых и Черкасских, — которые, нельзя не признать, многое теряли из‐за нового брака царя (с точки зрения их положения при дворе и статуса сыновей от первого брака, если бы Собакина родила здоровых мальчиков)[432].

Что касается брака царевича, то через несколько лет Сабурова была отвергнута — возможно, по приказу царя. Она была пострижена в монахини с именем Александра и сослана в Покровский монастырь в Суздале, где в 1619 году умерла и была похоронена. Когда именно ее сослали, доподлинно неизвестно, хотя многие историки полагают, что это случилось в 1575 году, перед тем как царь и царевич вновь женились (Иван IV в пятый раз, а царевич — во второй)[433].

Вскоре после смерти Собакиной Иван IV созвал церковный собор, чтобы получить благословение на четвертый брак; местом этой встречи стал Успенский собор. Теперь царь вступал на новую, канонически опасную территорию. Восточная православная церковь со временем приняла и освятила понимание таинства венчания как символа мистического союза между Христом и Его Церковью (основываясь на Мф 22: 2–12, Мф 24: 10, Лк 12: 36, Еф 5: 22–23 и, конечно, на христианской интерпретации Песни Песней) и так постепенно проникла и в каноническое регулирование, и в ритуализированное удостоверение брака примерно со времен Афинагора Афинского (133–190) или, позднее, св. Василия Великого (330–379) и св. Иоанна Златоуста (около 347–407). Окончательная редакция канонического положения о браке нашла отражение в «Томосе единения», принятом на Константинопольском соборе 920 года в связи с четвертым браком византийского императора Льва VI (866–912). «Томос единения», который отец Иоанн Мейендорф назвал «наиболее важным сводом правил, принятых и церковью, и империей, относительно условий последовательных браков»[434], разрешал второй брак, но налагал ограничения на третий и строго запрещал четвертый. Желавшие вступить в третий брак могли получить на то благословение, если были моложе 40 лет (и им полагалась епитимья в течение четырех лет). Те же, кто был старше 40 лет, могли жениться в третий раз только при условии, что у них нет детей от предыдущих браков (не было, или они умерли), и с епитимьей на пять лет[435]. Согласно «Томосу единения», нарушители запрета на четвертый брак «должны быть