2.

– Где же скорбь твоих шлюх? Несчастные жертвы искусства.

Она взяла простыню, смяла ее и бросила под ноги.

– Я чувствую вонь каждой из них. Если постельное белье еще хоть как-то отмоешь, то тебя – уже нет.

– Я с ними не сплю. Зачем ты так со мной?

(закрыла глаза ладонью).

– Ты с ними не спишь…

Впервые о нем написали газеты как о сумасшедшем изгое-художнике. Которого не приняло наше безупречное Величество. Общество! Громкий, длинный заголовок: «Насколько далеко может зайти человек без холста?». Первое предложение звучало не тише. «А нужен ли искусству талант, чтобы понять – искусство ли это?». Да-а-а. Репортеры – те еще люди. Их мелкие правки – та еще живопись. Скажем так, статья показала его не с самого удачного ракурса. Но сам факт того, что о нем заговорили. Впрочем, ему не пришлось обивать пороги редакции. Это не его рук дело. Это была я.

Вслед за первым выстрелом прозвучал и второй. На него хотели посмотреть. Просто осмотреть его с ног до шеи, какой он. Какое у него выражение лица, какой длины его пальцы. Как он произносит слова. Его голос. И даже пытались заглянуть ему в рот. Народу нужен был герой. Они его получили.

Громкая слава, выставки, браво, аплодисменты, черный берет, последователи. Нет, не было ничего из этого списка. Он был известен в самых узких кругах. На улицах его не узнавали. Весь его стиль был в другом. Он один из первых… Нет, он первый, кого признали настоящей подделкой. Его картины, портреты не имели ни веса, ни какой-либо ценности. Их нельзя было вставить в рамку и прибить к ней гвоздь. Все дело в том, что они были живыми. Они дышали. От них исходило человеческое тепло. Он рисовал на самом сердце. Можно было измерить температуру тела его работы. И даже услышать ее пульс. Сколько громких статей. Сколько человеческого восхищения. Ровно столько же и клеветы на его счет. Его принимали радостными объятьями. А провожали плевком в спину. Бывало, даже в лицо. Его публика разделилась на два лагеря. Одни боготворили его, а другие отказывались видеть в нем бога. Не соглашались и с каждым его успехом, их ненависть порождала зависть. Чего еще хуже, они желали его смерти. Были и третьи. Те, кто никогда не слышал о нем.

Так постепенно угасал белый лебедь. Но я сохранила перо.

4.

Где в моих прекрасных работах они разглядели столько уродства? Значит, я и сам…

2.

– Чудовище.

1.

«Здравствуй, Ляля.

Я ныряю в воду и изо всех сил, что есть, кричу. Ты на том берегу, меня не слышишь. Мне нужно набрать в свои легкие достаточно воды, чтобы всплыть наверх, спиной к небу. Возможно, тогда ты услышишь меня.

Когда на душе моей совсем невыносимо, я иду и покупаю конверты без марок. Сажусь за стол. Беру чистый лист и начинаю писать незнакомому человеку самые нужные слова. Которых мне так не хватает в этот момент. Он меня не знает, он обо мне никогда не слышал, как и я о нем. Но этот человек становится моим другом, которому я так хотел бы сказать:

«Какое прекрасное утро. Я благодарен ему за то, что ты сегодня проснулся. Твой верный кофе, надеюсь, тебя взбодрил. Какие планы у тебя на сегодня? Я бы хотел, чтобы твой день стал волшебным. Самый близкий тебе человек подошел и обнял тебя со всей силы. Так, будто навеки расстались. И этот терпкий привкус желанной встречи. Эта искра, что исходит из-под век и обжигает пламенем грудь. Тебе это нужно сейчас. Я бы хотел, чтобы ты это вновь испытал на себе.

Тебе говорили, что у тебя красивые глаза? Правда, немного грустные. Вокруг столько причин, чтобы нести с собой улыбку. Не прятать ее в дырявом кармане, а осознать ту простую человеческую истину. Что чем больше радости в тебе, тем ярче становится мир вокруг. Глаза, каким-то неизвестным мне образом, видят все иначе. С щекочущим трепетом в сердце… Все не так плохо. Все можно и нужно решить. Часто нам просто не хватает времени, чтобы все и сразу. Остановись. Отдохни. Я бы посоветовал тебе завести собаку или подойти и погладить бездомную. Мне, как и тебе, порой не хватает друга. Который бы выслушал, но при этом остался немым. Попробуй. Человек кусает больнее. У собак с этим редко, что укусит именно та, которой больше всех ласки отдал. Да и на зубах у них яда нет. Пройдет. И еще…

Что бы с тобой ни случилось, знай, что у тебя есть друг. Возможно, ты меня никогда не увидишь. Но найдешь меня в каждом, кому ты решишься отправить свое письмо. Без марки и адресата. То письмо, которого тебе больше всего сейчас не хватает. Тебе это нужно, ты можешь спасти чей-то день. Разогнать его самые черные тучи, а заодно – и свои. Ты не в силах остановить ливень, но ты можешь подать ему зонт.

Нам меньшего стоит – спасти чью-то жизнь.

Искренне твой. Самый нужный, спасибо».

Она его возненавидела. Своего молодого, талантливого художника. С желтыми, яркими глазами и музыкальными пальцами. Чем больше им восхищались другие, тем меньше восторгалась она. Неужели чувство ревности поселилось в ней так глубоко, что она не смогла принять его успех? Тех случайных, коротких встреч. Проклятых трижды муз. И других людей, которым он стал небезразличен теперь. В нем что-то менялось. Глубоко. Он за собой не замечал, как становился другим. Тем человеком, от которого Ляля в страхе бежала. Пряталась. Исчезала. Умирала. Но невольно встречала вновь.

– Гори в аду.

Ни один конверт не был вскрыт.

2.

Подделка, которую признали шедевром. За всю историю Великих художников не было ни одного, чьи картины переписывали другие художники. Чтобы его работы имели место быть. Ляля говорила об этом с гордостью, будто о себе самой. Самая известная подделка из всех, ранее созданных. Ювелирная работа – брать в руки алмаз, а обратно возвращать обычный камень. Его никто не смог передать. Перенести живой оригинал, у которого бьется сердце, на холст. Этого не удалось никому.

Самая известная его работа – «Поцелуй в шею». Где черный волк люто вцепился в горло. Глаза женщины были закрытыми, а руки гладили его шерсть. Четыре признанных художника собрались в одной комнате. Для того, чтобы передать то, что они увидели сейчас. И никак не могут унести это с собой. Они пытались донести людям его почерк. Их работы считались подлинными.

– Каково это – быть подделкой?

Наверное, как быть одной из твоих шлюх. Музыкант! Полотно не горит. Искусство! И только тело. Что в прах, что в пепел. Сгорит живьем.

Острым скальпелем я мечтаю снять кожу с каждой и поместить в галерею. Чтобы ты, наконец, перестал становиться подобием того, что ты делаешь.

4.

Мы больше не спим. Две простыни, два одеяла. Одна подушка. Я сплю без нее. Каждая ночь – это продолжение вчерашней бессонницы. Я забываю вкус ее губ. Ее взгляд стал другим, таким отстраненным. Будто ей заменили глаза на чужие. На те, в которых нет моего отражения. Я хожу, разговариваю, трогаю вещи, думаю вслух, целую ее. Но как только я заглядываю в ее голубые, она сквозь меня смотрит. Будто я исчез секунду назад, и то пустое место, что осталось после, привлекло ее внимание. Я стал для нее призраком. Но я до сих пор еще жив. Я испытываю гнев, слышу стук своего сердца. Горький ком все никак не сглотнуть. Я шепчу ей на ухо. Я начинаю кричать ей в лицо. Она меня не слышит и по-прежнему смотрит через меня. На белую стену, что сзади. Я прилег у ее ног, чтобы она переступила. Босыми пятками она прошлась по моему животу. Я встал и хотел схватить ее за руку. Она обернулась, оглянулась вокруг, будто услышала шорох. Я вдруг осознал, что меня больше нет.