Уже собираясь уходить, девушка обогнула оградку, посмотрела на обратную сторону стелы и увидела на ней высеченные в мраморе крупные буквы: «Аз воздам».

Что-то связанное с этими словами крутилось в голове, что-то очень близкое, недавнее, как будто хорошо знакомый говорил их ей с каким-то особым смыслом, предназначенным ей, и никому больше. Но кто и когда, Лара вспомнить не могла, и тщетность попыток терзала сознание.

Она вышла с кладбища, села в дожидавшийся ее банковский автомобиль, тот самый, который еще совсем недавно возил Буховича, и поехала в банк. Не нужно было, конечно, появляться здесь. Два места, которые лучше объезжать, – это кладбище и тюрьма. Но и забывать о них нельзя, если, разумеется, там ждут близкие и родные.

В банке было тихо, операционный день закончился.

Подойдя к своему кабинету, Лара по привычке посмотрела на дверь Оборкиной, и ей стало совсем тошно. А потому, не останавливаясь, она пошла дальше, к приемной председателя правления. В кабинете кроме Ломидзе находились Порфирьев и еще какие-то люди в черном.

– Вы что-то хотите? – усталым голосом произнес Петр Иванович, увидев заглянувшую к нему девушку.

Лара покачала головой. Но приходить без причины было бы совсем невежливо, а потому она спросила:

– Скажите, пожалуйста, кто похоронами Каретникова занимался? И кто памятник заказывал?

– Моя первая жена, – ответил Петр Иванович, зачем-то посмотрев в окно, где ветер раскачивал ветки клена. – Она с Каретниковой дружила и очень переживала ее гибель.

Ломидзе говорил негромко, как-то отрешенно. Порфирьев и его люди смотрели прямо перед собой, как будто происходящий разговор не касается их вовсе.

– Я бы отпустил вас сегодня домой прямо сейчас, – все так же тихо добавил Ломидзе, – если бы мы были не банком, а магазином или театром, но мы не то и не другое. Не можем даже на день закрыться, иначе всех клиентов растеряем. Мне уже доложили, что кое-кто из них подумывает о переходе в другие банки.

– Уже уходят, – уточнил Порфирьев.

– Сколько?

Петр Иванович смотрел на Лару, и та ответила:

– Основные здесь, а те, что ушли, мелкие и с небольшими оборотами.

– Скоро обратно прибегут, – уверенно заявил Порфирьев. И усмехнулся: – Только кому они здесь нужны будут…

Почему она забыла об этом пакете? Оборкина ведь не случайно дала его и даже попросила не хранить в банке, а спрятать дома. Наверняка в нем находится что-то очень важное для несчастной Ады Семеновны – то, что главбух держала в тайне, потому она и не хотела, чтобы ее секреты попали в чужие руки. Сейчас пакет лежал на книжной полке поверх поэтических сборников.

Лара взяла его и, не вскрывая, отправилась на кухню. Не дошла, остановилась и прислонилась к стене, чувствуя, как быстро бьется сердце. Вернулась в комнату и решила позвонить Николаю. Достала мобильник, набрала номер, но тут же сбросила вызов, не зная, о чем говорить. Может, стоит дождаться возвращения любимого и вместе с ним уже во всем разобраться? Но Ада Семеновна не предупредила, нужно ли в случае ее смерти знакомить с содержимым пакета других людей, сказала только, чтобы Лара его посмотрела.

В пакете оказалась старая картонная папка с тесемками, завязанными на аккуратный бантик. Покровская открыла папку и тут же увидела лист, на котором была только одна строка:

«Если кто-то читает это, значит, меня уже нет».

Строка начиналась с крупных букв, которые постепенно, к окончанию, делались все мельче, словно Ада Семеновна пыталась ее заострить. Лара почувствовала, как кольнуло сердце. На глаза накатились слезы. Почему-то вспомнилось, как еще совсем недавно Оборкина планировала свою жизнь, собираясь удочерить девочку, как веселилась на дне рождения своей подчиненной…

За входной дверью раздались шаги – кто-то взбежал по лестнице и остановился на площадке. Лара прислушалась, надеясь, что вернулся Николай, но дверь не открылась, и вообще больше никаких звуков с площадки не доносилось.

Девушка опустилась на диван. Стала перебирать листы, часть из которых была договорами на открытие счетов в разных банках. В пачке также находилось несколько пластиковых банковских карт, DVD-диск и с десяток фотографий. Лара взяла снимки в руки и начала разглядывать: все они, судя по всему, были сделаны несколько лет назад, на них Ада Семеновна была с уложенными волосами и с макияжем – вероятно, специально готовилась к съемкам. Тут же лежал вырванный из блокнота листок, на котором было написано: «Выбирайте сами: мне все они нравятся, а какой я буду на могильном камне, мне будет уже все равно».

Лара взяла в руку листок с отпечатанным текстом и начала читать.

«Я, Аделаида Семеновна Оборкина, готова рассказать о преступлении, невольным свидетелем которого стала двадцать лет назад и даже не догадывалась, кто его совершил. Но теперь, только после того, как случились новые преступления, сопоставила факты и хочу поведать о том, что знаю…

Вот так живешь-живешь и не замечаешь, как проходит, как улетает от нас жизнь. А когда оглядываешься, понимаешь, что все было как-то не так, радости никакой позади нет.

Когда-то я радовалась каждой мелочи, например, купленной дубленке, даже вроде счастливой была. Когда мой муж, Оборкин, вывез меня в Испанию, тоже радовалась, потому что первый раз оказалась за границей и первый раз на море вообще. Первое колечко с бриллиантом – тоже счастье… А потом я к этим подачкам судьбы привыкла. А больше ничего и не было. Я даже завидовать стала тем, у кого ничего нет, а они идут себе и улыбаются непонятно с какого перепугу.

Не могу никак начать. Так вот. Двадцать лет назад я в банке работала за одну лишь зарплату. Да и не только я, но и Петр Иванович Ломидзе, и Бухович, и Крошин. Мы были просто наемными работниками, которых в любой момент можно было выкинуть вон коленом под зад, несмотря на наши мизерные доли. Но однажды Ломидзе собрал нас всех у себя дома и сказал, что так жить нельзя, надо что-то делать. В смысле с Каретниковым, который был тогда фактическим владельцем. Я в разговоре не участвовала, а Бухович намекнул, что у него есть приятель по взрывным работам… Я тогда не обратила на его высказывание никакого внимания, даже забыла. Вскоре в банке появился Симагин. А потом уж Каретникова взорвали вместе с семьей. И только недавно я все сопоставила, но все не могла поверить, что Петр Иванович мог такое организовать. То есть поверить могла, потому что у него бандитское прошлое, но чтобы он нас посвящал в свои замыслы – этого, конечно, не могло быть в принципе. Но ведь случилось! А сейчас поняла, что таким образом Ломидзе нас повязать хотел, будто бы мы коллегиально приняли решение – вроде как все вместе приговорили хозяина банка. Но повторяю: я в обсуждении тогда не участвовала, во-первых, потому, что женщина, а во-вторых, я к тому времени выпила немного и не следила за разговором. А голосования никакого не было. Остальные о чем-то поговорили без меня, а потом водитель Буховича нас по домам развез.