В здании II Национального управления архивов и документации США в Колледж-Парке, Мэриленд, хранятся тридцать три личных фотоальбома Евы, содержащие более двух тысяч фотографий, запечатлевших ее жизнь с младенчества до 1944 года (за год до ее смерти). Озорные снимки внезапно заканчиваются в апреле 1944 года после пятьдесят пятого дня рождения фюрера (традиционный стол, заваленный подарками традиционной заискивающей толпы лизоблюдов). Четыре альбома под номерами 18–21 принадлежали подруге всей жизни Евы, Герте (после замужества в ноябре 1936 г. она стала носить фамилию Шнайдер), и в конце 1979 года фрау Шнайдер потребовала их возвращения. С альбомов сняли копии и, после нескольких попыток уклониться от ответа, отослали их владелице.

Впервые альбомы были обнаружены в мае 1945 года, когда советские солдаты ворвались в бункер после взятия Берлина. По всей видимости, они хранились в шкафу для документов в маленьком кабинете Гитлера под рейхсканцелярией. (Союзники шутили, что русские оккупанты, грабя штабы нацистов, вытряхивали сверхсекретные документы на пол и забирали мебель, оставляя бумаги американцам. Через четыре месяца после смерти Гитлера его рабочий дневник был найден на столе в бункере.)

Леди Уильямс, в то время младший офицер Джилл Гамбьер-Пэрри, личный помощник бригадира разведки при Генеральном штабе Эйзенхауэра, была одной из первых британских женщин-военнослужащих, вошедших в Берлин после войны, в сентябре 1945 года:

Она показывает маленький стеклянный пузырек, потемневший от времени, в котором находится миллилитров двести черной жидкости.

Еще Джилл Уильямс помнит, как присутствовала на встрече четырехсторонней комиссии в Берлине, где председательствовали все страны-оккупанты по очереди.

Воспоминания леди Уильямс об этих фотографиях очень живы и точны, учитывая, что она видела их пятьдесят лет назад. Я спросила, слышала ли она о Еве Браун прежде, до того, как оказалась в бункере Гитлера. «О да, мы знали о ней даже раньше, чем она поехала в Берлин, возможно, просто сплетни доходили. Но когда люди обсуждали ее, это как-то не запоминалось, если вы понимаете, что я имею в виду. Никаких доказательств не было, одни слухи. Никто в те дни не употреблял слово «любовница»; мы говорили «подруга».

В ноябре 1945 года американцы нашли фотоальбомы в доме Евы на Вассербургерштрассе — те, что сейчас хранятся в Национальном управлении архивов и документации. (Это могли быть дубликаты берлинских, сделанные Евой, так как она иногда дарила копии альбомов друзьям.) Они были внесены в инвентарный список вместе с остальным личным имуществом, не тронутым мародерами. Альбомы и несколько пленок домашнего кино отправились в Соединенные Штаты в качестве военных трофеев. Они доступны — не оригиналы, но полномасштабные копии — любому обладателю пропуска NARA для научно-исследовательской работы. (Его можно получить за десять минут, причем бесплатно.) Сжимая в руке сей документ, я получила приказ сдать все, что связывает меня с внешним миром, — сумочку, карандаш (серебряный выдвижной карандаш моей матери, точно такой же был у Евы), блокноты, пиджак, — прежде чем отдать пропуск на проверку вооруженному офицеру службы безопасности. Когда он удостоверился, что я с пустыми руками не смогу ограбить или взорвать национальное достояние, турникет щелкнул, повернулся и пропустил меня. Подъем на лифте на пятый этаж в Исследовательский кабинет, очередная проверка пропуска, выдача белых хлопчатобумажных перчаток, в которых надлежит работать с драгоценным материалом, — и можно провести остаток дня в коконе сосредоточенности, в поисках, просмотре, чтении и составлении комментариев к каждой странице и каждому снимку из тяжелых черных фотоальбомов, стоящих на полке в одном углу.

В марте 2004 года я провела неделю за изучением самых интимных сведений о Еве, ее окружении и их жизни в Оберзальцберге. Опираясь на бесчисленные моментальные снимки, фотографии и метры пленки, я получила возможность не только установить ритм и последовательность ее повседневных занятий, но и понять, чего она хотела от жизни. Альбомы и фильмы несут в себе массу информации, тем более ценной, что она передается неосознанно. Благодаря им удается восстановить облик благоустроенной отравленной теплицы, где Ева проводила дни и ночи в вечном ожидании Гитлера. Без него терраса и величественные приемные залы, в которых шаги отдавались эхом, лишались raison d’etre[17] и пустота жизни Евы становилась очевидной. Без него она чувствовала себя ничем и была ничем. Когда он находился рядом, она становилась красивой, энергичной и жизнерадостной. Она относилась к тому типу женщин, что часто предпочитают мужчин гораздо старше себя. Их единственное предназначение — угождать; они используют обаяние и наигранную инфантильность, чтобы пробудить в мужчине инстинкт защитника. В домашних кинофильмах Евы ее шутливая, нарочитая беспомощность отчетливо видна и выглядит гораздо менее естественно, чем на фотографиях. Там мы видим ее такой, какой она хотела казаться, демонстрирующей свой тщательно отрежиссированный образ. Скука и уныние исподволь мутили воду, и ей стоило немалого труда скрыть правду от всех, в том числе и от себя, призывая с каждой фотографии: смотрите, как нам весело!