Но бывают места, имеющие собственный дух, столь живой и выразительный, что люди самых разных возрастов и культур воспринимают его одинаково, словно дух сам называет свое имя, громко и отчетливо. И тогда оно врезается в людскую память раз и навсегда, сколько бы племен и поколений ни прошло через обитель общительного духа. Путник, впервые попавший в незнакомую местность, мимолетно упомянет в разговоре со старожилами, что проходил мимо Русалочьего озера, и ни у кого не возникнет вопроса, мимо какого такого озера он проходил, хотя бы в окрестности имелась дюжина озер. Одинокий всадник, не знающий дороги, клянет на чем свет бестолкового прохожего, только и сумевшего объяснить, что ему нужно проехать через Угрюмую долину. «Как, Меур его побери, я узнаю эту долину, если никогда в жизни ее не видел?!» – беспокоится всадник, пока не доберется до места, откуда открывается вид на ту самую долину. И ему с первого взгляда ясно, что долина не какая-то, а та самая, Угрюмая, и никак иначе называться не может.

Зачарованная роща относилась к числу таких мест. Сгорнийские маги и лорды, нагорнийские ведьмы и купцы, старики и дети, женщины и мужчины – все, кто случайно или намеренно попадал сюда, – сразу же ощущали разлитое в воздухе волшебство. Нагорнийские лекари, истово убеждающие себя и окружающих в том, что никакого волшебства, чудес и прочей мистики не существует, что все происходящее в мире объясняется естественными законами, либо известными, либо пока не открытыми, уверяли, будто состояние чудесного покоя и умиротворенности, которое охватывает всех, кто забредает в рощу, порождают природные свойства деревьев нумес. Якобы листья этих гладкоствольных гигантов испускают особую невидимую субстанцию, воздействующую на мозг.

Соф Омри, знакомый с магией не понаслышке, всегда удивлялся глупости этих «ученых мужей», отрицающих очевидное. Ладно бы они жили в прошлом, когда нагорны уже перебили своих ведьм, но еще почти ничего не знали о сгорнах, об их магах, айкасах и Дарах. Легко не верить в существование явления, о котором знаешь только с чужих слов. Но как можно усомниться в чуде, многократно происходящем у тебя на глазах? Разумеется, у лекарей есть все основания злиться на магов, пользующих теперь самых богатых и знатных пациентов, но зачем же смешить людей, выставляя себя слабоумными?

Взять хотя бы их смехотворное объяснение чуда Зачарованной рощи. Только жалкий скудоумец, побывав здесь, утверждал, будто волшебство этого места сродни волшебству вина или дурман-травы. И вино, и дурман-трава затуманивают сознание, а тело делают неуклюжим и непослушным, словно оно не вполне связано с головой. Под сенью же деревьев нумес сознание, напротив, становится необыкновенно ясным и как будто раздвигается, человек начинает отчетливо видеть и чувствовать такие вещи, которых прежде не замечал: ползущую по травинке букашку, облачко пыльцы, поднятое пролетевшей над цветком птицей, биение собственного пульса, напряжение каждой своей мышцы. А тело становится легким и сильным, каким бывает только в юности, в минуты, когда душу переполняет радость.

Но даже если допустить, что эти ощущения – иллюзия, порожденная неведомой эманацией от листвы, убогая теория лекарей все равно не объясняет всех чудес рощи. Остаются невиданная красота и величие деревьев, растущих только здесь, у границы Восточного Плоскогорья, их необыкновенная окраска (и стволы, и листья одного цвета – цвета изумрудного мха, густо припорошенного серебристой росой), тишина и покой, никогда не нарушаемые ветром, тишина и покой, снисходящие на мятежную душу…

Очарование Зачарованной рощи было столь велико, что Соф Омри почти забыл о причине, побудившей его подкупить мажордома владыки, выкрасить волосы и бороду в рыжий цвет, нарядиться в чужое платье и приехать сюда под видом главного распорядителя. Предполагалось, что распорядитель должен присматривать за слугами, которых владыка одолжил лорду Региусу для организации сгорнийского празднества, но Соф Омри надеялся, что его обязанности будут чисто номинальными. Отобранные владыкой люди прошли отличную школу в дворцовых службах и были настоящими мастерами своего дела, а мастера, как известно, не любят, когда ими руководят. Тем более если руководить попытается любитель, мало что смыслящий в их работе. Маскарад первого советника, конечно же, предназначался не для слуг, знающих свое начальство в лицо, а для лорда Региуса, который не имел привычки обращать внимание на лакеев – даже на лакеев такого высокого ранга, как распорядитель или мажордом. Стало быть, фальшивому распорядителю остается только изображать руководство, расхаживая с важным видом между столами, что как нельзя более отвечало планам Софа Омри.

Правда, Зачарованная роща едва не разрушила все его планы. Под кронами ее деревьев страсти, поглотившие душу первого советника, ему самому казались мелкими и недостойными, точно обида буйного пьянчужки, которому по ошибке налили неполный стакан. Охваченный неведомым прежде умиротворением, Соф дружески шутил со слугами, помогал выбирать места для шатров, служебных времянок и походной кухни, советовал, где какие развесить гирлянды и светильники, и даже вызвался лично собрать цветы для украшения столов. Эти-то цветы в конце концов и толкнули его в объятия судьбы.

Утро первого дня Большой встречи выдалось особенно погожим и свежим. Выбравшись из своей дорожной опочивальни, устроенной под крышей фургона, Соф Омри с удовольствием втянул ноздрями неповторимый воздух рощи (к ее запахам уже примешивались упоительные ароматы кулинарных шедевров дворцового повара, который колдовал под навесом походной кухни), обошел шатры и расставленные на открытом воздухе столы, убедился, что подготовка к приему идет полным ходом, и вспомнил о своем обещании позаботиться о цветах. По мнению первого советника, цветы из дворцовой оранжереи, привезенные в специальных корзинах, для пира в Зачарованной роще совершенно не годились. Тут подошли бы цветочки неяркие и нежные, вроде первоцвета или лесных незабудок. В самой роще такие цветы не росли, но Соф помнил, что по пути сюда проезжал луг, где в изобилии цвели самые разные травы. Не мешкая, он приказал запрячь айранов в свою повозку и отправился в путь.

Луг и впрямь находился совсем неподалеку, в трех сотнях саженей от опушки рощи, однако благотворное действие волшебных деревьев там уже не сказывалось. Первый советник не успел набрать и трех букетов, как его охватило раздражение. Что он здесь делает? Разве он приехал сюда для того, чтобы прислуживать дремучим горцам, заботиться об их удобстве, украшать их столы? Приехал, между прочим, рискуя жизнью, потому что стоит придворному магу бросить один случайный взгляд на физиономию «распорядителя», и участь первого советника будет решена. Один раз, по величайшей милости Меура, ему удалось провести Кармала и старого мага, в другой раз этот фокус не пройдет. Он пошел на отчаянный шаг, поняв, что его ставка на сгорнийскую дикарку проиграна. Ее Дар оказался совершенно непригодным для его целей. И даже если предположить, что эта белесая уродина наделена еще какими-то Дарами, у Софа нет времени ждать, когда они проснутся. Немощный старик не способен оценить сладость власти или мести. Соф Омри намерен разделаться с Кармалом и сесть на трон владыки в ближайшем будущем, пока есть силы и сильны желания.

После краха надежд, связанных с Хайной, первый советник пытался утопить свое горе в вине и как-то раз напился до отстраненно безразличного состояния, какое бывает только у людей, добравшихся до последних глубин отчаяния, до самого его дна. Одни в таком состоянии лезут в петлю, другие бросают все и уходят в никуда, понимая, что хуже не будет, а третьи, освобожденные от страхов и сомнений, обретают неожиданную резвость мысли, доходящую порой до гениальности. Соф Омри прошел через все три фазы. Посмаковал мысль о смерти и даже отыскал склянку с ядом. Уже вынув затычку, вдруг решил, что смерть от яда безобразна, и если уж уходить, то уходить красиво. Например, исчезнуть. Затеряться где-нибудь в горах, поселиться отшельником в пещере и ждать, пока смерть придет сама. Мысль об отшельниках плавно перетекла в размышления о сгорнийских магах, большинство которых, покончив с ученичеством, так и не обретают статуса учителя. Неудачники разбредаются по стране, селятся в одиноких хижинах и пещерах, дичают, стареют и умирают в нищете.