актуальных. Разве не актуально в историческом аспекте показать, что делают там европейцы или белогвардейцы и китайские генералы, как реагировал на это забитый кули, солдат? Разве завтра это не может повториться, если не в Китае, так в другой стране? Это остается актуальным, но не абсолютно злободневным. Надо в этом отношении короткометражным искусством, публицистическим, фельетонным искусством отвечать на самые беглые злободневные темы и развернуть в себе эту способность высокохудожественного репортажа, журналистского отклика на летучую злобу дня. Это огромная художественная задача. Более длительные темы, но также злободневные, нуждаются в глубоком освещении. Скажем, вторжение завода в деревню – тема, которая обрабатывалась уже многими и еще может обрабатываться, потому что эта тема длительная и чрезвычайно важная, этой темы коснулся украинский писатель Микитенко в своей пьесе «Диктатура», которую он написал еще до того, как 25 тысяч рабочих пошли учить крестьян. Это неисчерпаемая тема. Такие вещи являются злободневными, допускающими длительную и тщательную художественную обработку.

<…> Все серьезное и важное нужно пролетариату, все будет с благодарностью принято, потому что строится огромный новый человек и новый быт, и то, что должно быть в центре внимания, остается в центре, а то, что вокруг, тоже не должно быть забыто.

1930 г.

Право на существование*

I

<…> Психологическая реакция может выражаться и в благородных и в неблагородных формах. Хорошо, что людям хочется посмеяться и отдохнуть в впечатлениях, далеких от того, что их тревожило, мучило и восхищало. Многие и многие из российских граждан имеют глубокое право на приятный веселый час легкого беззаботного отдыха. В этой области законной и благородной веселости перед театром стоят существенные задачи. Мы столько яркого пережили и так требовательны теперь к впечатлениям, что многое, казавшееся раньше театральным и эффектным, теперь кажется, наоборот, тусклым и незначительным. Именно теперь это обстоятельство создает театру трудности: зловредная конкуренция беззастенчивого кабака во всех его видах пикантности и наглости, словом, потрафляющая той же психологической реакции, но в измененной форме, часто заслоняет театр и кажется более подходящим к жажде яркости и выразительности, которая теперь характеризует публику!

Вот почему не только не надо пуритански морщиться по поводу великолепного достижения в области блестящего и беззаботного смеха, которое выпало на долю Камерного театра, но всячески этот здоровый комический спектакль1 приветствовать.

1923 г.

II

<…> Новая работа Таирова «День и ночь»2 – веселая, с огромным вкусом поставленная оперетка – является сильным оружием в руках тех, кто, как и я, защищает право на существование просто весёлого театра. Конечно, легкий театр является второстепенным жанром по сравнению с театром социально-содержательным; но нельзя же отрицать за нашим гражданством право от времени до времени просто повеселиться. А если уж веселиться, то, конечно, со вкусом, изящно, а не в формах, излюбленных теперь западноевропейской буржуазией, – аляповатых, гривуазно-животных. Тов. Кольцов в «Правде» напечатал по этому поводу чрезвычайно верную статью, которая идет в том же направлении, что и мои статьи, опубликованные недавно в ленинградских газетах3.

1927 г.

Одна из театральных проблем*

<…> У нас существует в некоторых кругах такое представление, что безидейное произведение легкого, так называемого маленького искусства, то есть какое-нибудь произведение, не претендующее ни на что, кроме веселого смеха, не заслуживает не только никакого нашего внимания, но и подлежит известному гонению.

Я думаю, что это совершенно неверно. Человеку, и в особенности рабочему человеку, присуща жажда попросту развлечься и отдохнуть. Хотя настоящий идейно-художественный театр тоже дает отдых, как всякое искусство, тем не менее он часто представляет и серьезные задачи для ума. Зритель уходит значительно обогащенный из театра после такой пьесы, но все же поработавший, все же затративший некоторую мозговую энергию. Неужели можно считать, что его стремление просто похохотать, просто послушать легкую музыку – незаконно?

Если бы такой театр развлечения занимал первое или хотя бы видное место у нас, это было бы ужасно, ибо именно буржуазия в странах, где она господствует, пытается сделать из театра, главным образом, орудие развлечения, превратив его тем самым в орудие отвлечения от всех серьезных вопросов жизни.

Сцена из меломимы В. В. Маяковского «Москва горит (1905)». Московский цирк. 1930 г.

Мы никогда не станем на такую точку зрения, мы хорошо знаем разницу между серьезным театром и театром шутки, но отсюда еще далеко до запрещения развлечения, самого простого и бесхитростного развлечения.

Запрещать его мы можем только в том случае, если в него были вкраплены элементы контрреволюции или порнографии или возбуждение ненависти или презрения к каким-либо группам населения (какой-нибудь нации). Если всего этого нет, если мы стоим только перед вереницей веселых шуток, которые дают настоящий непринужденный отдых, то почему бы нам запрещать такие театры? Тут возникает такой вопрос: а что если этот театр развлечения сделается и экономически и идейно опасным конкурентом серьезного театра? Такое явление возможно. От очень развитых и убежденных коммунистов, имеющих огромное имя в нашей партии, я слышал иногда, что они часто предпочли бы пойти на веселую оперетту или фарс, а не на серьезную оперу или пьесу. Это не значит, что они всегда оказывают предпочтение «легкому жанру», но время от времени они чувствуют потребность просто и бесхитростно развлечься. Конечно, у людей меньшей квалификации, в особенности у тех слоев населения, за которые мы боремся, такой уклон к легкому театру может быть более заметен. Какие выводы надо сделать из всего этого? Во-первых, нам нельзя разбивать театр на такие группы: государственные театры – академические – должны ставить только серьезные пьесы, если они ставят комедию, то комедия должна быть сильно нагружена идейным содержанием, общественной моралью, сатирой и т. п., – «легкий же жанр» должен быть предоставлен театрам частного и получастного характера.

Не было ли бы это похоже на то, как если бы мы, приняв во внимание самое очевидное суждение Наркомздрава о вреде пьянства и курения, запретили бы употребление даже простого стакана легкого вина или просто заявили бы, что государство ни в коем случае не должно заниматься ни винной, ни табачной промышленностью? От такого извращенного представления последовало бы одно: во-первых, доходы за эти удовольствия пошли бы в частные карманы, а во-вторых, регулировать, в некоторой степени контролировать и эту сторону быта, не серьезную, но входящую в жизнь многих и многих людей, как удовлетворение определенной потребности, сделалось бы почти невозможным.

Вот почему я считаю необходимым, чтобы государственные театральные организации, чтобы серьезные театры, находящиеся в полном ведении Губполитпросвета