После окончания love story я отдал одноклассницам, как договаривались, компрометирующий материал и, проводив их, оплодотворенных тварей, до порога, вернулся к Бо. Он был бездыханен и немощен, лежал ничком в вонючей клейкой луже отработанного счастья.

— Ну как, брат, еще хочешь? — поинтересовался я.

— Нэ-э-э, — простонал. — Больше не надо.

— А что так?

— Они… они чуть не оторвали, — пожаловался, — зубами…

И он, безусловно, прав, мой приятель: свои чувства надо сдерживать. Аида, близорукая сука, пренебрегла этим — и едва не лишила человечество жизни, а мужа хорошей работы; такая вот неприятность.

Утомленное солнце склонялось к закату и мысли о заслуженном отдыхе. Бледные фиолетовые тени неба намекали о сумерках. Природа, истомленная дневной жарынью, оживала.

Оживал и человек на Посту весьма секретного Объекта. Ваня с трудом разлепил раковины глаз, и перед его мерклым взором предстал непрезентабельный скукоженный мирок, где полностью отсутствовал смысл бытия. Проще говоря, пожар похмелья бушевал в груди у горемыки, и это пламя можно было потушить только определенным горюче-смазочным материалом.

— Ой, дурно мне! — взвыл Ванюша, шурша во рту наждачным языком. — Нет счастья в жизни.

— Пропил ты его, бедовый, — услышал женский голос.

— А ты кто? — искренне удивился, увидев малознакомую знакомую.

— Ууу, допился! — обиделась та. — Люба я, Любаша. Кто клялся в любви до гробовой доски? — И ее требовательные сильные руки взболтнули несчастного бражника.

— Не надо так, — сознательно предупредил тот. — Я человек неожиданный.

— Это уж я поняла, — запричитала женщина. — Вот дура-то стоеросовая! Ушла бы с приличным человеком.

— Это еще с кем?

— Да твой соподельник, что ли? Сразу видать… уважительный он, обходительный.

— Загоруйко, ага? — Похмельно-мутноватая пелена поползла с глаз, и Ванюша увидел перед собой дощатую дверь, закрытую на амбарный замок.

Судорога надежды пробила измученные члены выпивохи. Лицевые мышцы слепились в подобие улыбки. Нетвердым, но верным шагом шагнул к заветной двери. Решительным движением скрутил косметическую преграду.

— Что ж ты, вражина, делаешь? — закричала Любаша.

Однако вредитель уже вовсю хозяйничал в маленькой химической лаборатории. Там на столе стояли приборы, аппараты, колбы, на стене висели таблицы с формулами и портретик бородатого Д.И. Менделеева. Ваня нюхнул одну колбу, другую и наконец заметил под столиком странный аппарат, похожий на самогонный. Шланг из него опускался в бутыль литров на десять, где клубилась подозрительная свинцовая субстанция.

— Во! Профессор дает, — обрадовался сменщик, — а говорит: не употребляю, не употребляю! Сейчас мы десять капель в целительных целях.

— Ванюшечка, а может, не надо? — высказала здравую мысль женщина. Все ж таки химия.

— Вся жопа синяя! — мило хохотнул пьянчужка, опрокинув к лицу посудину в попытке выцедить лечебную дозу.

Тщетно — тяжелая мглистая субстанция гуляла в стеклянной оболочке, не желая ее покидать.

— Что за, мать моя, бутылка?! — взревел Ванечка, встряхивая таинственный сосуд. — Зараза, не идет! Ну, химия, в Бога, в душу!..

— Ой, брось ты это дело подсудное! — всплеснула руками Любаша.

— Как? Бросить?! — взъярился не на шутку. Но потом хохотнул: — Ха-ха, бросить! Точно! Я покажу, как издеваться над мирным человеком! — И с этими словами, обхватив бутыль, точно бомбу, начал выбираться из домика. — Все равно выдеру счастья! Я не я буду!

Сиреневые сумерки ниспадали с вечных небес. Багровел прощальный закат. Степь благоухала сладкой горечью полыни. Однако человеку на крыльце было не до красот божественного мироустройства. Подняв над бедовой головушкой стеклянный снаряд и такелажно крякнув, он от всей взбаламученной души шваркнул ненавистный предмет о все тот же металлический брус.

Крепкое литое стекло лопнуло, удовлетворяя оглушительным звоном вредителя. Потерев мозолистые ладони, утомленные неожиданной работой, пропойца исчез в домике. А над стеклянными сколками и металлическим брусом закипало необычное мглистое облачко. Оно быстро разрасталось, теряя плотность: становилось все больше и больше…

Наконец легкий степной ветерок колыхнул это странное газовое облако в сторону ангара. И оно поплыло туда, сливаясь с сумерками. И скоро через щели заплыло в ангар, так похожее на мифическое опасное чудовище, разбуженное человеческой беспечностью.

К сожалению, мы сами часто устраиваем себе же неприятности. Например, режем бритвой вены. И нет чтобы в горячей воде; то есть принимаешь ванну, покоишься в лазурной волне и начинаешь думать о вечности, кромсая лезвием запястья, и уходишь в мир иной быстро и безболезненно. А так — кровь сворачивается, и нет никакой возможности уйти в небо.

Девушка (пятая) всего этого не знала — и осталась мучиться жить. Я посетил ее в больнице; она, обескровленная и нежная, не обрадовалась, хотя я прибыл с букетом и фруктами. Одноклассница, как выяснилось, не любила фрукты.

— Уйди, — прошептала она.

— Почему? — удивился я. — Разве ты не любишь яблоки, апельсины, мандарины, груши…

— Не люблю, — подтвердила с ненавистью.

— А я люблю фрукты, — признался, — и твой минет, они напоминают мне лето.

— Н-н-ненавижу! — нервничала.

— Лучше поработай губками и язычком, — пошутил я. — Сделай себе и мне приятно.

— Я тебя убью… убью!.. — закричала истеричка на всю больницу.

Пришлось уйти от столь неряшливого, неприятного во всех отношениях разговора. А ведь могли покувыркаться на больничной койке, как прежде.

Прежде был мир и покой. Я ее любил, единственную и неповторимую. Я ее боготворил. Потом однажды выяснилось, она влюблена в физрука, красавчика и культуриста. Дурочка думала, что у него самый лучший и натренированный пенис, и решила попробовать его на зубок. Это она сделала в школьной раздевалке, не подозревая, что физрук поставил на нее, как на лошадь.

— Отсосет как миленькая, — сказал руководитель физкультуры. — Спорим на ящик коньяка.

— Она честная девушка, — тешил себя очередной иллюзией.

И ошибся — пришлось покупать ящик армянского пятизвездочного напитка. Это обстоятельство меня взбесило, не люблю проигрывать, но я простил ее, похотливую сучь. Если бы не простил, быть ей в том безотказном квартете, обслуживающем моего приятеля Бо. И делала бы все, даже несмотря на камуфляжные порезы рук. Потому что, как правило, я выполняю все свои желания.

Теперь у меня (в год активного солнца) всего одно желание — не умереть. Сестричка умерла именно в такой год — год активного солнца.

Правда, она не ела черешню в неограниченном количестве. Чтобы жить, надо любить фрукты, и поэтому я жадно поглощал витаминизированные фруктовые шарики, когда снова пришел Бо.