за что, — печально вздохнула девушка, присаживаясь поближе к огню. — Перепились идиоты какие-то и убили. Жене живот вспороли, а детей…

Она даже пустила слезу:

— … детей к дереву гвоздями прибили, — она утирала глаза платком. — Ну и что, что они на лисят похожи, но ведь дети же…

Николай и сам не понял, зачем кинулся следом за незнакомцем в пургу, не помнил даже, как догнал. Помнил только, как кицунэ резко обернулся, услышав торопливые шаги за спиной. Трещал мороз застуженными ветвями над головой, сыпал снег. Они стояли друг напротив друга, и дед только и сумел, прочистив горло, выдавить:

— Ты это… Заходи, если что…

В глубинке народ другой, спокойный, более открытый, и Лис грустно улыбнулся, кивнув в ответ, и уже было повернулся, собравшись уходить, но Николай его окликнул снова:

— Ты не серчай на людей, — от этих слов кицунэ напрягся. — Знаю, что беда у тебя случилась большая, но не все же плохие.

Лис положил руку ему на плечо и крепко сжал ладонь:

— Да, я знаю…

С того памятного дня уже много месяцев прошло: растаяли снега, зазеленело всё вокруг, а они уже встречались раз пять. Каждые несколько недель Элан заходил в деревушку, в знакомую лавку к Насте. Каждый раз доставал из кармана мятые деньги и уносил к берегу реки Двины коробку с бумагами и карандаши. Зачем? Никто не знал. Никогда он не рассказывал, а спросить никто не осмеливался. А потом пропал…

Николай знал, где искать нелюдимого кицунэ — несколько раз соседи видели с противоположного берега огонь в лесу, но обходили «лисьи» угодья стороной, уж через чур было диковинным создание для здешних мест. Вот и сегодня, продираясь сквозь зелёный частокол, охотник просто шёл на запах костра.

В низине, прямо у ручья, что сбегал по склону оврага к реке, он и нашёл стоянку. Настоящая лисья нора, только очень большая, вырытая в земле лишь отчасти, с выложенными камнем стенами и массивной крышей из соснового лапника, опорой для которого служили валуны. Где-то в глубине жилища горел небольшой костёр, выпуская над крышей почти невидимую струйку дыма.

Хозяин леса сидел на пеньке, задумчиво теребя пальцами сорванную травинку, не обращая внимания на целое семейство грибов, пробившихся к свету сквозь опавшую листву прямо под ногами. Он не замечал ни утренней прохлады, ни солнечного зайчика, пригревающего макушку, только взгляд неторопливо переходил от строки к строке, а на коленях лежало несколько бумаг. У измазанных грязью сапог стояла коробка, куда и перекочевал очередной листок, оставив на лице творца объёмистого труда глубокое удовлетворение.

Николай, не таясь, подошёл поближе и опёрся спиной о ствол граба, переводя дух — не молод уже!

— Ну, что, Лис? Дописал?

Кицунэ, не отрывая взгляд от текста, кивнул:

— Да, батя, дописал.

Он часто называл так пожилых людей, и не только его, проявляя уважение к сединам. Вообще, Элан оказался хорошо воспитан, а странная внешность была обманчива. Было дело, даже откликнулся на призыв деревни — потерялся в лесах мальчонка семи лет, так Лис наравне со всеми, бросив дом, бродил по чащобам два дня и ночь, пока не нашли парнишку.

— И что там, если не секрет, конечно.

В ответ весёлая улыбка:

— Не секрет. Планы на жизнь.

Помня его серое лицо, потухший взгляд, Николай радовался переменам — друг ожил за эти месяцы, будто стужа зарубцевала сердечные раны. Перед ним сидел, весело виляя хвостом, лис-разбойник, весёлый плут, с огоньком в глазах.

— Если на Жизнь — это хорошо, — философски заметил охотник. — Стало быть, уходишь?

Всё-таки, есть в простых людях какая-то особая мудрость, умение видеть глубину, и Николай уже понял, что тихий уют «лисьего» прибежища обманчив, а душа кицунэ уже далеко отсюда, рванулась к новым свершениям. И он не ошибся. Элан как-то грустно улыбнулся, подставляя лицо лучам восходящего солнца:

— Да, пора… Пора двигаться дальше…

* * *

Буря восторга, захлестнувшая ИБиС подобно гигантской волне, к вечеру спала: хоть и неожиданно вернулся Элан, но его возвращения ждали, а Диолея вообще довольно точно предсказала дату, ошиблась немного, но всего на пару дней. Так что, когда на дорожке, ведущей от контрольно-пропускного пункта к горе-институту, показался усталый кицуэ, отмахавший пешком невесть сколько километров, все, конечно же, очень обрадовались, но удивились не сильно: чтобы Лис сломался? Чтобы бросил дело всей своей жизни? Да ни за что!!!

Обняв и расцеловав всех подруг и друзей, Элан посетил комнату в башне Клана Воды, где когда-то жила Афалия, поблагодарил новых обитателей за сохранение тёплой памяти. Девочки не поленились и сделали целый небольшой алтарь с фотографиями и не гаснущими круглые сутки свечами, и он оставил всё, как есть, не желая вмешиваться в жизнь молодых эволэков. Не хотел он, чтобы ушедшая навсегда из этого мира его пламневласая любовь оставалась застывшим символом, даже каким-то немым укором новым обитателям комнаты: новички явно смущались всего сделанного, не зная, как отреагирует кицунэ на перемены в бывшем жилище своей супруги. Но… Дети старались и потрудились от души, и хоть уже сменились цвета занавесок и ковров, покрывал и салфеток, но остался уголок светлой памяти: фото в траурных рамках, три плюшевые лисички, одна большая, две поменьше, и негаснущие свечи…

А так, ему все были рады. Оля и Саша, Мирра и Ханнеле, Диолея и захворавшая Нариола (примчалась от медиков быстрее ветра!), Лесавесима и Хилья, никто не скрывал слёз радости, и военному лидеру эволэков чуть не переломали рёбра, так жали в горячих объятиях.

Амма, в обоих своих телесных обличиях, также не осталась в стороне от торжества, и Элан перецеловался с обеими, и с несносной нахалкой в откровенном, на грани фола, наряде, и со степенной старшей сестрой, прелестной голубоглазой куколкой, одетой немного на старинный манер.

Дальше посыпался град телефонных звонков: все родственники, и Доронины тоже, радовались возвращению блудного сына, и тут же засобирались в дальнюю дорогу, в ИБиС, повидать своего пропадавшего в лесах на столько месяцев «лисёнка».

Непростой разговор с Нечаевым. Сергей тет-а-тет чуть ли не на коленях просил прощения за оплошность, приведшую к трагедии, но Элан и не думал держать зла на мужа своего бывшего куратора: себя самого он винил больше, чем кого бы то ни было…

Уснул институт. Даже самый многочисленный Клан Флоры угомонился удивительно быстро — видимо, девчонки и мальчишки сговорились не доставлять лишних хлопот своей приболевшей наставнице. На улице, в ветрах, напоённых пробудившейся весной, кружились, под присмотром Хильи, шесть молодых сирин, набираясь опыта продолжительных полётов, да несколько патрулей,