— Эй! Послушайте! Что случилось? Человек резко осадил лошадь.

— Еду за доктором. Я тороплюсь.

— Кого-то застрелили?

— Покушение на убийство! — крикнул человек, пришпоривая лошадь. — Кто-то пытался убить лорда Хасселторпа!

Позднее, вечером, Мелисанда спросила:

— Почему кто-то стрелял в лорда Хасселторпа? Утром Вейл затолкал ее в карету и приказал ехать домой, а сам поспешил на место покушения. Он отсутствовал долго и вернулся после обеда, и только тогда она смогла задать ему этот вопрос.

— Я не знаю, — ответил он. Он пришел в ее комнаты и теперь метался, как зверь в клетке. — Может быть, это несчастный случай. Какой-то идиот упражнялся в стрельбе, не имея необходимой для этой цели соломенной мишени.

— В Гайд-Парке?

— Не знаю! — выкрикнул Вейл и, извиняясь, взглянул на нее. — Простите меня, возлюбленная жена моя. Но если это был убийца, то он чертовски плохой стрелок. Хасселторп легко ранен в предплечье. Он быстро поправится. На войне я видел много подобных ран, и не стоило бы о них говорить, если бы не инфекция.

— Я рада слышать, что рана легкая, — сказала Мелисанда. Она сидела перед камином в низком кресле, том самом, в котором они накануне занимались любовью, и наблюдала за ним. — Ты почти никогда не говоришь о войне.

— Разве? — рассеянно ответил он. Он стоял у ее туалетного столика, запустив руку в чашу со шпильками. Поверх бриджей и рубашки на нем был красно-черный, восточный халат. — Да и нечего о ней рассказывать.

— Нечего? Ты же шесть лет служил в армии, разве не так?

— Семь лет, — проворчал он. Вейл подошел к ее гардеробу, раскрыл дверки и принялся рассматривать его содержимое так, будто надеялся обнаружить там космические тайны.

— Почему ты вступил в армию?

Джаспер повернулся и некоторое время, не понимая, смотрел на нее.

Затем рассмеялся:

— Я вступил в армию, чтобы стать настоящим мужчиной. Или, по крайней мере, такова была цель моего отца. Он считал меня слишком ленивым, слишком изнеженным. И поскольку в доме от меня не было никакой пользы, — он беспечно пожал плечами, — почему бы и не купить мне офицерский патент?

— И твой друг, Рено Сент-Обин, тогда же тоже купил патент?

— О да! Мы были ужасно горды тем, что вступаем в Двадцать восьмой пехотный полк. Да покоится он с миром. — Джаспер закрыл дверки гардероба и в задумчивости перешел к окну.

Может быть, ей не следовало говорить об этом. Перестать приставать к нему, оставить его и его секреты в покое. Но что-то в ней протестовало против этого. Каждая минута его жизни была ей интересна, а больше всего то, что он хранил в тайне. Вздохнув, она встала с кресла. Сняв тяжелый атласный халат, надетый на сорочку, Мелисанда аккуратно сложила его на стуле.

— Тебе нравилась армейская жизнь? — осторожно спросила она.

В темном стекле окна она видела его отражение.

— Кое-что. Солдаты жаловались на отвратительную еду на марше, на жизнь в палатках. Но временами бывало весело. Сидеть у костра, питаясь вареным горохом и беконом.

Слушая его, она сняла сорочку, и он замолчал. Обнаженная, она подошла к нему и положила руки ему на спину. Его мускулы были тверды, как будто он превратился в гранит.

— А сражения?

— Это все равно как побывать в аду, — шепотом ответил он. Она гладила его широкую спину, ощупывая линию позвоночника и прилежащие мышцы. «Как побывать в аду». Ей было жаль той его части, которая побывала в аду.

— Ты участвовал во многих сражениях?

— В нескольких. — Джаспер вздохнул и опустил голову. А она разминала большими пальцами мышцы чуть выше его бедер.

Потом похлопала по плечу:

— Сними это.

Он стянул с себя халат и рубашку, но когда он хотел повернуться, она вернула его в прежнее положение. Она массировала его, нажимая большими пальцами на мышцы спины. Он стонал, опустив голову и держась обеими руками за подоконник.

— Ты ведь был в Квебеке, — тихо сказала она.

— Это было единственное настоящее сражение. Остальные — так, просто стычки. Некоторые длились всего несколько минут.

— А Спиннерс-Фоллс?

Его плечи дернулись, будто она ударила его. Наступило молчание. Мелисанда знала, что Спиннерс-Фоллс был настоящей бойней. Она тогда успокаивала Эмелин, когда, наконец, пришло известие, что Рено не выжил в плену. Ей следует быть настойчивее — это явно было его слабым местом. Но она не хотела быть жестокой и снова заставить его страдать, возвращая к событиям прошлого.

Мелисанда взяла его за руку и подвела к постели. Пока она снимала с него оставшуюся одежду, он стоял молча, спокойно, хотя тело его не осталось равнодушным к ее действиям. Она толкнула его на постель, легла рядом с ним и, опершись на локоть, гладила его грудь. Она была благодарна судьбе за то, что этот мужчина принадлежит ей, по крайней мере, принадлежит сейчас. Сейчас, здесь, она могла делать с ним все, что ей хотелось. Это был дар. Божественный дар. И, склонившись над ним, она покрывала нежными, влажными поцелуями его тело, облизывая и покусывая, его кожу. Он бормотал что-то — то ли предупреждение, толи поощрение. Впрочем, ей было все равно. Перед ней была цель: его плоть, мощная и могущественная. Она провела по ней пальцем, затем осторожно и нежно поцеловала кончик.

Его бедра выгнулись, он схватил ее за волосы и, приподняв голову, посмотрел в лицо.

— Не надо. Ты не должна. Я не заслуживаю этого…

Капельки пота появились над его верхней губой, а расширенные глаза были полны печали.

«Заслужить» — интересное слово он выбрал. Она отложит его в памяти, а потом хорошенько обдумает. А сейчас она намеренно облизывала губы, пробовала на вкус его сперму и говорила: «Я хочу». Заодно она хотела бы дать ему покой, если могла бы.

Он отпустил руки, возможно от удивления, и она, воспользовавшись этим, наклонила голову и взяла в рот то, чем до этого любовалась. И теперь он уже не сможет ее остановить.

Конечно, по незнанию она могла делать что-то не так, но, казалось, ничто не вызвало у его неудовольствия. Он бормотал что-то нечленораздельное и двигал бедрами. А потом… потом он неожиданно изменил положение и теперь возвышался над ней, огромный и угрожающе мрачный.

— Ты думаешь, я твоя игрушка?

Она широко развела ноги, уперлась ступнями и выгнулась на краю кровати. Она терлась об него и смотрела, как в ответ тяжелеют его веки.

— Может быть, я так и думаю, — прошептала она. — Может быть, это моя любимая игрушка. Может быть, я хочу свою игрушку…

Но он быстро и резко вошел в нее, и слова заглушил вздох наслаждения.

— Распутница, — хрипло прошептал он. — Моя распутница.