Вонь от всего этого была всепоглощающей. Это было похоже на то, как если бы он проходил мимо кучи мусора после того, как ему в детстве пустили кровь из носа; воспоминание не недавнее, но все еще прочно запечатлевшееся в его памяти. Кровь, дерьмо и блевотина. Ни героев, ни славных последних сил, просто люди, которых он видел смеющимися и шутящими несколько дней назад, теперь застыли в предсмертных позах; искалеченные, изрезанные, порезанные. Их едва можно было узнать даже тем, кто их любил. Он услышал, как кого-то позади него вырвало.

Похоже, что они встретили силы Расбруккеров на дороге, но затем были атакованы с двух сторон из леса. Повсюду валялось множество трупов расбруккеров — значит, после битвы у них не хватило сил и людей, чтобы вернуть их домой. Их было очень много, гораздо больше, чем леондорфцев. Это, как ни странно, радовало. Если бы тот, кто пришел за ними, прибыл, пока Вульфрик и остальные были там, все было бы интересно. Он не мог придумать, чего бы ему хотелось больше, чем убить Расбруккера. Убить сотню Расбруккеров.

Первым телом, которое он узнал, был отец Адальхаид. Он хорошо знал этого человека, и только знакомство позволило ему разглядеть кровь и раны. Его тело было скрючено, кожа восковая, окровавленная, грязная. Копейщики обычно не дрались, разве что в крайнем случае. То, что он был окружен телами закованных в броню расбрукцев, было его заслугой. Вулфрик задумался, кто сообщит новость Адалхаид. Ему было больно от мысли, что его не будет рядом, чтобы утешить ее, когда она узнает об этом.

Он продолжал пробираться среди тел, чувствуя себя виноватым за то, что не замечал тех, кого узнавал, пока искал своего отца. В конце концов он нашел лицо, ради которого проделал долгий путь. Вокруг него лежала груда тел, а его меч был покрыт засохшей кровью. Это была хорошая смерть для воина, которой гордился бы его отец. В тот момент Вулфрик не мог не подумать, что жизнь труса лучше, чем вообще никакой жизни, и ему стало стыдно. Его отец не хотел бы этого.

Он продолжал смотреть на тело, не в силах заставить себя двигаться. В голове Вулфрика пронеслись все вопросы, которые он хотел задать отцу, вопросы, на которые, как он всегда думал, у него еще будет время. Глаза его отца были широко открыты и стеклянно смотрели на небо. Вулфрик ожидал, что он нахмурится, или улыбнется, или подмигнет. Чего-то, чего угодно, но ничего не было. Он был таким сильным, таким энергичным, таким полным жизни, а теперь от него осталось только это, скорее статуя, чем человек. Вулфрику показалось, что его грудь сдавило, а глаза наполнились водой. Это было не по-мужски, не по-воински, и ему было стыдно, но он не мог остановиться. Все, что он мог сделать, это продолжать дышать, делая по одному тяжелому вдоху за раз.

Белгар положил руку ему на плечо. У каждого мужчины глаза на мокром месте, когда он видит такое. В этом нет ничего постыдного. Мы приведем его в порядок и доставим домой".

23

Полагаю, он принес с собой несчастье, — сказал Фарлоф. Казалось, чувство юмора покинуло его после битвы.

Хейн хмыкнул в знак согласия, но Вулфрик промолчал. Он смотрел, как Родульф идет от своего дома к их лавке на площади. Он вернулся всего неделю назад, но за это время деревня пережила самое страшное бедствие в своей истории. Возможно, в том, что сказал Фарлоф, что-то есть. Взгляд Родульфа на мгновение упал на Вулфрика, и Вулфрик понял, что все, что было между ними, далеко не закончено, хотя прошло уже два года с тех пор, как они виделись. Вульфрик сомневался, что это когда-либо будет закончено. Ненависть горела дольше и ярче, чем что-либо другое.

Не похоже, чтобы южане смогли вернуть ему глаз", — сказал Роал. Что он вообще делал на юге? Торговый вариант Пути Джорундира?

Если так, то она должна называться "Тропа Грызунов", — сказал Фарлоф, но попытка юмора была натянутой, в его голосе не было обычного энтузиазма к озорству.

Отправиться по Тропе Джорундира, в приключение воина в далекие земли, было в то время заманчивой идеей. Часть Вулфрика хотела убежать от всего этого в надежде, что на расстоянии все станет неправдой, но это были нелепые мысли испуганного ребенка, и ему было стыдно за них.

Послышался приглушенный смех, но никто не был настроен смеяться, да и шутка была не особенно смешной. Горе накрыло Леондорф, как первый снег, выпавший в дни после битвы. Одним махом весь класс воинов был практически уничтожен. Из тех, кому удалось вернуться домой, половина умерли от ран. Остальные никогда не станут прежними, и никто из них больше не возьмет в руки меч. Гондомар с таким трудом донес весть о случившемся домой, что новый жрец, Беларман, сказал, что вряд ли он когда-нибудь снова сможет ходить. Этельман остался, чтобы помочь лечить раненых, но этот факт мало утешил Вулфрика.

Пока все остальные в деревне смирялись с бедой, Вулфрику пришло в голову, что он настолько близок к воину, насколько это возможно в деревне, хотя он и не завершил своего паломничества. Если на деревню нападут, Вулфрик и другие ученики — это все, что могло ей противостоять.

Не имея воинов, способных взять в руки оружие, чтобы защитить деревню, они находились в шатком положении. Даже если бы Расбрук был разбит в битве, как Леондорф, были бы другие деревни, которые с радостью воспользовались бы этим и поглотили часть территории Леондорфа. Им было что терять: лучшие охотничьи угодья, пастбища, скот — все это могло пострадать за зиму. Им нужны были люди, чтобы защитить то, что принадлежит им, и для Вулфрика это означало только одно. Совет скоро отправит некоторых учеников в паломничество, и он вполне мог стать одним из них. Эта мысль взволновала и ужаснула его одновременно. У него должно было быть еще два года на обучение и подготовку, но деревня без воинов — это деревня без ничего.

Этельман сел на койке и размял ноющую спину. С тех пор как раненые вернулись в деревню, ему удавалось поспать не больше пары часов за раз. Даже с учетом присутствия нового священника Белармана, который зарекомендовал себя как отличный целитель, требования к нему были выше, чем все, что он когда-либо испытывал. Как будто было недостаточно недостатка сна, сам акт