Пацан камнем свалился вниз, и стропы его разорванного парашюта, словно крылья подстреленной птицы, тоже полетели на землю.

– Верушка, что ты наделала?! – где-то совсем близко послышался голос Ивана. – Если десантник умрет, то это будет твоя четвертая жертва! Сейчас же встань на колени и проси прощения…

– Ваня, где ты?

– Здесь, рядом, в зарослях осинника.

– Мне страшно, Ваня. Не оставляй меня одну. Я не знаю, как это получилось, но я не хотела стрелять в парня. Его отмороженные глаза так напугали меня, что мне стало плохо, я не выдержала.

Иван показался из леса бесшумно и неторопливо, так же как и растворился в нем. И Вере вдруг снова почудилось, что он вовсе не человек и не житель брусничного суземья, а какой-то лесной призрак.

– Встань на колени и проси прощения, – вдруг опять строго, даже с несвойственным ему раздражением, сказал Иван.

– Ваня, миленький мой.

– Верушка, ты видишь, что происходит вокруг?! Да и со всем миром, который дал волю безрассудству, глупости, беспределу! Человек возомнил себя бог весь кем! Поставил свое плебейство выше космоса! Выше разума, которым наделил его Создатель! Дай сюда ружье! Я думал, выдержки у тебя больше.

Вера так растерялась, что несколько минут не понимала, что с ней происходит.

Она опять опустилась на колени, даже не поставив правый курок ружья в безопасное положение.

– Что еще сказать солнцу, Ваня? – почти шепотом спросила она и расплакалась.

– Скажи, что ты не хотела убивать этого десантника… И не реви – солнце не любит беспомощных плаксивых людей. – Иван взял ружье у Веры и повесил на плечо. – Помни, Верушка, это твоя четвертая жертва. Хотя никто из людей не имеет права нарушать баланс между живыми и мертвыми. Иначе космосу не хватит человеческих душ, чтобы снабжать ими новорожденных. И люди будут рождаться без души, как звери.

– Прости меня, великое Солнце. – сквозь слезы прошептала Вера, но голос ее неожиданно перебил стон спецназовца. Вера замолчала в растерянности, но Иван продолжил раскаяние.

– Прости, Господь, прости, прости. Проник в людей дух зла и подлости. Он, словно червь, людей сосет. Быть может, разум твой уймет!

Раскаленное солнце как будто слышало его голос, пылая над северными лесами и болотинами, и улыбалось ему. Журчали ручьи, переливаясь бесконечными многоцветными звуками, и казалось, весь мир, наполненный миллиардами цветов и красок, стремится к одной непоколебимой истине, которую затаил в себе где-то журчащий и до слез бессеребряный родник вечности. Казалось, все стремится туда, где пространство не имеет законченного движения и не измеряется одними цифрами и уравнениями. Туда, где тайну космоса и возникшую из нее земную жизнь может расшифровать только ее Создатель. Наверно поэтому Иван Петрович Кузнецов даже не вздрогнул, даже не моргнул глазом, даже не перекрестился, когда еще один мощный оглушительный взрыв содрогнул весеннюю тайгу, и солнце, излучая добрый свет, словно облегченно вздохнуло, как будто ласково улыбнулось Ивану.

– Два ноль в пользу солнца, – тихо сказал он, прислушиваясь к раскатам грома, последовавшим сразу после взрыва второго вертолета. – Я знаю, что сборная космических просторов еще подготовленнее, еще серьезнее, чем сборная солнца. По-моему, сражаться ей с нашими коммерческими легионерами, замороченными финансовыми проблемами и котировкой акций, проще пареной репы.

Вера настороженно, но мало что соображая, смотрела в глаза Ивана, и вновь какой-то панический ужас и страх охватывали ее сердце. Она вдруг начала понимать, что никакие законы общества, никакие новоявленные дегенеративные или, наоборот, умудренные бизнесом проекты, никакие проплаченные местичковоофисные психологи не смогут сломить дух и убеждения этого одуревшего от солнца и звезд таежного философа, так похожего на небесного пришельца.

– Земля должна принадлежать земным людям, получившим уроки и помощь великого космического разума, – неожиданно с тревогой в голосе сказал он, посмотрев в ту сторону, откуда уже запахло гарью и вспыхнувшим керосином. – А Россия должна принадлежать русским, так же как Поднебесная – китайцам. Иначе она – колония, навязанная, из-за бугра цивилизацией, изживающей себя и дающей духовные метастазы. Но таковой она почему-то себя не называет. Такая цивилизация полностью лишает нас, русских, единства, национальной мудрости, бескорыстных, чисто сердечных отношений.

– Почему? – неожиданно спросила Вера, поймав себя на том, что эта проблема ее тоже волнует.

– Потому что в основе ее, этой «райской» цивилизации, как она ни крутится, ни ерничает, все то же «бабло». Не торжество духа и просветленной мысли, идущей от космической бескорыстной энергии, а шальное «бабло», приобретенное самым скрытым, самым невероятным способом: захватом того, что не принадлежит человеку. Если так пойдет дело дальше, то в России скоро появятся либо инопланетяне, которые по-своему будут наводить порядок, либо свой Бенладен, а это вечный страх перед завтрашним днем. – Иван вытер глаза, слезящиеся от света, и тяжело вздохнул. – У неподкупленных террористов не бывает осечек, – вдруг очень тихо сказал он. – Потому что не глаза, не руки целят в противника, а душа, и курок заставляет нажать тоже душа, а не бездушный, продавший себя наемник. А если террорист купленный, то он тоже ловкач-наемник. Я, конечно, не сторонник жестокости. Каждый человек дорог мне, но я начинаю понимать народ, который отстаивает свой интерес, а его пугают чем угодно, лишь бы он подчинился законам рынка, где господствует не живой разум, а мертвый капитал…

Вера долго смотрела в глаза Ивана.

Она вдруг почувствовала, что в глубине его глаз столько же света и какого-то щемящего сердце тепла, сколько в лучах небесного светила.

– Милый мой, прости меня, – так же тихо сказала она, – прости, но мне очень страшно, когда я вижу в твоих глазах жесткий свет разгневанного солнца и твои плотно сжатые губы. Пойдем к пацану, может, он живой.

– Мне тоже жаль его, потому что он совсем юный и, наверно, глупый наемник.

Спецназовец был ранен в голову. Одна картечина попала ему в лоб, другая – в челюсть. Кроме того, у него была то ли вывихнута, то ли сломана правая нога, потому что он не шевелил ею, пытаясь из холодной трясины выбраться на сухое место.

Увидев Ивана, он схватился за автомат, но рожка с патронами в нем не было, и получился только щелчок.

– У-у-у-у, – сразу застонал десантник, прижимая руками подбородок. – У-у-у.

– Вот тебе и у-у-у. Продали Россию, разбазарили и завыли у-у-у, – строго сказал Иван. – Слышал, как твой вертолет рухнул?

Парень смотрел на Ивана бессмысленными, непонимающими глазами, и руки его все время тянулись к автомату. Когда Иван подошел ближе, подбирая по пути рожки с патронами, спецназовец неожиданно выхватил из-за пазухи нож и бросил в Ивана.

– Ты мне нравишься, парень, – тихо сказал Иван, увернувшись от ножа. – Таких отчаянных ястребов я видел только в зоопарке. Бросать ножи – это целая наука. Держи еще один. – Он вытащил из-за голенища сапога свой таежный тесак и бросил спецназовцу. – Можешь повторить трюк. Ну, ну! Что ты растерялся? Пойми, дорогой мой мальчик, обвешанный Бог знает чем. Наука любого боя между людьми – это наука варваров. Она не для людей. Самая трудная наука на Земле – это наука мирной жизни. Не бандитской, не картельной, биржевой, а человеческой. Стрелять и бросать ножи намного проще, чем сделать заклятого врага своим другом.