Андрюш?» – всковырнуть рану, дать понять человеку, что оставшиеся годы ему можно только соболезновать. Он позвонил через месяц-два. Сообщил, что умер Витя Сомов. Спросил: пойду ли на похороны? С Витей мы одно время дружили. Хотя… Скорее были приятелями. Снимали загородные бани не для помывки, летали на отдых. Таких, как Витька, любят женщины, остерегаются конкуренты, боготворят дети и не жалеет жизнь.

Андрей походил на трубочиста: весь в черном, и только блестящие пуговицы с прирученным «Versace» львом. Еще кепка наподобие той, что носил де Голль. Нервно мял перчатки, ковыряя носком ботинка булыжник.

– Тём, ну Витьку-то за что? Такой парень был, а… Не парень, а кладезь душевная. И так погиб, так погиб…

– Мне сказали, что во сне умер. Говорят, алкоголь…

– В таком возрасте любая смерть – это гибель. А ты не употребляешь?

– Может, ты и прав… Это я по поводу гибели… А я не употребляю. Нет. А вот он меня иногда употребляет.

Батюшка некартинно усердствовал. Во время одного из поклонов чуть было не свалился, но скорбящие поддержали. Их самих поддерживать впору, а они вот святому лицу помогли. Но у него ведь жизнь нелегкая, вся на ритуальных контрастах. Сегодня похороны, завтра венчание, потом дитя какое покрестить надо.

Моросящий дождик пригласил на выход с погоста. Андрей вспомнил Иришку. Скорее, не вспомнил, ведь есть те, о ком мы помним ежедневно. Иногда память дает осечку, и пауза делает воспоминания еще больнее.

Мы попрощались, договорились созвониться через пару недель…

Андрей позвонил несколько раньше. Голос напоминал левитановский, слово «здравствуй» прозвучало безжизненно.

– Ты Ингриду Станиславовну помнишь?

– Какую? – спрашиваю.

– Она пение у нас преподавала.

– А-а-а! Конечно, конечно, помню! Худая, в голубом кримплене. Она еще надо мной подтрунивала, что длинные волосы – это еще не умение играть на гитаре, так как это делают хиппари. Она так и говорила: «Хиппари». Помню, конечно. Славная она жен…

– Тёма, она умерла.

– О господи… Царствие ей небесное. Но пожила вроде учительница. Возраст. А потом, эта худоба, печальный взгляд еще в те годы…

– При чем тут возраст и худоба? Умер человек, несущий в мир свет.

Андрей предложил сходить на похороны. Я долго молчал, разогревая батарейку мобильного. Безотказность вновь одерживала сокрушительную победу над здравым смыслом. Нет, я прекрасно относился к нашей бывшей учительнице пения, но видел ее последний раз настолько давно, что смог бы узнать только по фотографии. Теперь уже опознать… Попытки сопротивляться с моей стороны все же были. Но Андрей сказал, что полученные знания сродни материнскому молоку. Хотел спросить: а что, если ребенок был искусственником, но промолчал. Да и петь, кстати, меня так и не научили.

Андрей как будто и не переодевался. Та же куртка с блестящими пуговицами, деголлевская кепка, шесть пурпурных роз. Наше поколение оказалось сознательнее – школяров проститься с Ингридой Станиславовной пришло немного. Учительский состав присутствовал. Лица были вымученными, как на последнем уроке. Нас с Андрюшей узнали, долго говорили, что мы подросли и хорошо выглядим. А ведь учили не врать. Андрей, похожий на трубочиста, у меня физиономия, годящаяся только для рекламы средств от морщин, с пометкой «before». Скорбящая девочка лет двенадцати, похожая на юную Монику Левински, торжественно исполнила на скрипке что-то приторно-грустное. Смычок оставила на свежем куличике могилы. Я подумал, что крест из двух смычков смотрелся бы более законченно. Речи были сплошь из стихов и изречений великих. Какой-то субтильный человек в очках долго цитировал Бунина. Андрей уже в который раз тяжело вздохнул.

– Вот и нет Ингриды Станиславовны. А ведь я был тайно в нее влюблен…

– Как в мать?

– Ну почему же?.. Нам ведь нравятся женщины, возрастом нас превосходящие.

– Но это… Превосходство, оно тоже хорошо до определенной степени. Хотя понимаю. Мне вот иногда с директрисой хотелось…

Чуть поодаль стояла директор школы, Анна Григорьевна. Мы действительно сильно меняемся с годами. Особенно в плане сексуальных предпочтений. Теперь стало боязно оттого, что я мог возжелать эту женщину в эротических фантазиях. Очки на кончике носа, опускающаяся на правую ладонь указка, ажурные чулки и носок шпильки, поднимающий мою брючину… Эту сцену я не раз представлял в старших классах. Она ругает меня, бьет указкой по пальцам, а потом – моя сладкая месть на парте за все низкие оценки и замечания на полях дневника. Отогнав крамольные для церемонии прощания мысли, я взял Андрея под руку, и мы удалились с кладбища. В машину он сел с очередным вздохом. Сказал что-то о скоротечности и бессмысленности жизни…

Проходя по Лиела Кална, вспомнил Сильвию. У Сильвии была роскошная грудь, дефицитный по тем временам парфюм «Фиджи» и диван, который при каждом движении стонал громче владелицы. После штормовых совокуплений я любил садиться у окна, выходящего на старинный парк, и подолгу не отрывать взгляд от шпиля кирхи. Сильвия тихо говорила: «Спасибо». Она была воспитанной девушкой. А может, это «спасибо» говорила ее удовлетворенная плоть, и я слышал голос ее плоти.

В подъезде так же пахло сыростью и дешевым табаком. Мрачные узоры из выщерблин на ступенях, облупившаяся краска перил… С минуту постояв у двери, нажал на белую в черном обрамлении пуговку звонка. Почему кнопки звонков почти всегда черно-белые? Наверное, дань торжественности момента. Грубый трезвон с гулом разнесся по этажам. Знал, что посылаю сигнал в пустоту.

Соседняя дверь медленно приоткрылась. Свисающий со стены таз, санки времен моего детства. На пороге – женщина, лучшие годы которой остались на потускневших черно-белых фото.

– Здравствуйте. А… Сильвия уехала.

– И… И давно? Простите. Я не поздоровался.

Мне хотелось, чтобы она сказала: час назад.

– Уже восемь лет.

– Восемь лет. Надо же… Переехала в другой район?

– Скорее, в другую жизнь. Знаете… А я вас помню. Вы приходили один, а как-то под Новый год гостили у Сильвии с шумной компанией. Всю ночь играла музыка, а утром было слышно, как вы отрядили кого-то в магазин за спасительными для таких пробуждений эликсирами. Всю ночь не могла заснуть, но в стену стучать не стала. Ведь молодость, наверное, нужно не только ценить, но и уметь понять, в каком бы ты возрасте ни находился. – На этих словах моя собеседница улыбнулась. Говорила она нараспев.

– Вы сказали про другую жизнь. Сказали, что Сильвия переехала в другую жизнь.

Ожидание ответа повисло на нитях страха.

– А разве определение «другая жизнь» всегда звучит зловеще? Нет, вы подумали не о том. У Сильвии все хорошо, все сложилось. Она уехала в Германию. Первые три года наезжала, а сейчас иногда звонит. Я могу передать ей привет.

Она живет в счастливом браке с Ральфом или Йоганом,