Смятин листал книги, но читать не мог. Отдельно, чуть в стороне, у приоткрытого окна лежал «Мелкий бес». Книга, недавно купленная у букиниста Вильгельма, но точно такая же, как была вначале. Он помнил её. И вздрагивал, потому что за воспоминанием спешила чёрная тень. Смятин задрожал, встал. Вдалеке залаяла собака. Он попытался вспомнить, где находится круглосуточный магазин. Не вспомнил, но всё равно собрался и, не закрыв окна, вышел во двор.

Шёл лёгкий снежок. Смятин остановился, поймал ртом несколько снежинок. Как в детстве. На вкус они были одинаковы. Смятин пошёл по припорошенному асфальту в сторону «Эпицентра». На безлюдной улице мысли о чёрной тени загустели. Смятин затравленно оглянулся. Улица стояла пустая, ощетинившаяся нагими каштанами.

На остановке Смятин отыскал ларёк. Внутри горел свет, хотя окошко было закрыто. Постучал. Открыла молодая, но уже потасканная баба. Смятин понял, что она пьяна. Внутри, свесившись набок, спала другая такая же баба. Высокие сапоги её были расстёгнуты. Из них торчали, будто неживые, ноги.

– Водка есть?

Баба кивнула.

– Давайте.

Замёрзшей рукой Смятин вытащил из кармана деньги. Баба назвала бесстыдно завышенную цену. Но Смятин не стал спорить. Сунул деньги, взял протянутую бутылку «Хлебного дара». Снег повалил сильнее. Он уже покрыл землю, асфальт. Казалось, идти стало труднее.

Смятин вцепился в бутылку. Скользя, путаясь, заспешил домой. У спортивной площадки ему стало жутко. Смятин испугался, что выронит бутылку из рук. Возвратиться к ларьку он уже не смог бы. Страшила улица – совершенно пустая, безлюдная. Вдалеке лаяла собака. Вокруг сгрудился ночной Киев, такой большой и такой мёртвый. От этой мысли Смятин замер, прикрыл глаза – отдался полноте одиночества. Смолкла даже собака. В тугой тишине на подставленное небу лицо валил снег. Смятин слизывал его языком и собирался с силами. «К утру всё заметёт», – с тоской решил он.

Дома Смятин распил бутылку, закусывая гусиным паштетом. Но, даже пьяный, уснуть не смог. Вылазка в ночь оказалась бесполезной. За окном начинало светать. Смятин глядел на книжку Сологуба, размышлял о безумии. Гадал, как случается оно с людьми. Вспоминал своё поведение в последние месяцы, сопоставлял. И чувствовал себя так, будто голову в жестяное ведро засунул. В бессвязности мыслей Смятин уснул. Из ночного снега вывалилось бледное солнце.

* * *

Смятин проспал всего несколько часов. Разбудила жена.

– Дрыхнешь?

– А?

– Бэ! Слышу, что дрыхнешь.

– А, это ты.

– Я, а кто же ещё? – хмыкнула жена. – Смотрю, ты хорошо отдохнул вчера.

– Нет, – задубевший Смятин не находил сил отвечать. В комнате, несмотря на распахнутое окно, воняло перегаром и формальдегидами. «Мелкий бес» валялся на кровати. Смятин не помнил, когда и как брал его.

– А почему тогда шлёшь странные эсэмэски ночью?

– В смысле? – каждое движение разламывало голову напополам.

– Ну, посмотри у себя в телефоне. «Приди в мой дом» – это к чему вообще?

Смятин задрожал. Теперь уже не только от холода.

– Ладно. Не хочешь признаваться – не надо. Но ты хоть помнишь, что сегодня кухню будут делать?

– Помню.

– Проконтролируй, чтобы всё было в порядке, ладно? И почему ты не выслал мне фотки собранного шкафа? Мне же интересно!

– Тут… нет интернета.

– До этого же был.

– А сейчас нет.

– Ну так найди. Целую.

Смятин выключил телефон. Попытался встать. Его тут же вырвало на ламинат. Тот, который он так берёг. Смятин вспомнил, как вчера думал о безумии. С чего оно началось? С отчаяния? По стенке Смятин попытался идти – не получилось. Красно-серая рвотная масса уже, наверное, просачивалась между ламинатинами. Не в силах идти, Смятин скинул с себя трусы, майку. Бросил их на блевотину. Подполз, принялся вытирать. От вони едва не блеванул ещё раз. Тело закручивалось в морские узлы. Как мог Смятин собрал блевоту в майку, трусы. Потащил их на кухню, швырнул в мусорное ведро. Без сил, разобранный, повалился на холодную плитку. Подумал: «Надо включить подогрев». Затуманившийся взгляд выхватил пустую бутылку. Смятин сделал ещё одно усилие, потянулся к таре. Неудачно смахнул её со стола. Бутылка упала на плитку, разбилась. Смятин, потянувшись к отбитому донышку, порезался. Не обращая внимания на кровь, повертел его в руках. «Подделка, – просветлело в мозгу. – Я отравился суррогатом». От этой мысли вместе с кровью выступил пот.

Смятин пополз к унитазу. Добравшись, сунул пальцы в рот. Но проблеваться ещё раз не смог. Ощутил вкус своей крови. Убрал руку, подставил её под холодную воду. Порезы, как жабры, проступили на пальцах. Надо было идти в аптеку, а лучше к врачу. Но Смятин не представлял, как сможет выйти в подъезд. И эти мысли о безумии вчера – может, всё это следствия палёной водки? Смятин вспомнил сюжеты на телевидении: как оперативники задерживают партию яда. Но эту, похоже, не задержали. Захотелось пойти убить ту бабу, которая продала палёную дрянь. Только бы оклематься.

В аптечке не нашлось ничего полезного. На ламинате ещё оставалась блевотина. Смятин стёр её туалетной бумагой – израсходовал всю. Стало настолько плохо, что он был готов вытерпеть муки временного существования вне квартиры. Нацепив джинсы, не надевая носков, он сунул ноги в ботинки. Шнурков не завязал. Накинул пальто на озябшее голое тело. И так вывалился в подъезд. Скатился по ступенькам, несколько раз чуть не упав. Снега навалило столько, что ноги сразу же утопли, намокли. Смятин выбрался на расчищенную дорожку. «Только бы не упасть, только бы не упасть».

– Вам нужно делать промывание желудка, – аптекарша смотрела осуждающе и вместе с тем сочувствующе.

Смятин порадовался, что она не из молодых. Те ничего не понимали. Эта, наверное, хотя бы прошла нормальную учёбу, а не купила диплом. Отравление делало злым. Мысль о поездке к врачу казалась невыносимой. Тем более в Киеве с крымской пропиской.

– А… если… не… ехать… а… так? – он произносил предложения по словам. Как олигофрен, нажравшийся барбитуратов.

– У вас может быть критическое состояние. – Во взгляде аптекарши стало больше сочувствия, нежели осуждения.

– Дайте… что… есть… пока…

– А потом вызовете «скорую»?

Смятин кивнул. Аптекарша собрала лекарства в пакет. Смятин нёс его домой так же осторожно и трепетно, как ночью водку. Но не выдержал, притормозил. Разодрал пачку «Белого угля» – глотнул пригоршню. И тут же, зачерпнув ладонью, «запил» таблетки снегом. Легче не стало, но затрепыхалась надежда. В «Белорусских продуктах» Смятин купил пива, несмотря на увещевание аптекарши: «Только не вздумайте опохмеляться». Дома к углю добавил полисорб и рекицен. Лежал, отходил. В квартире по-прежнему пахло блевотиной и формальдегидами. Смятин вспомнил, что блевотина осталась в мусорном мешке, на кухне. Туда же он собрал с пола осколки. Сделав героическое усилие, открыл окно, швырнул мусор на улицу. Похмелье делало быдлом.