выставил, — обиженно пожал плечами Митька. — Иди, говорит, отседа, оратор! А я, робяты, разве орал?

— Будешь знать, как к кабатчику в сторожа наниматься! — под общий смех поддел Штукина Бодунов.

Жданов потянул Митьку за рукав:

— Не боись, пошли. С нами не выгонит.

Пропустив мужиков в кабак, Андрей Кунгуров придержал Балахонова. Спросил, помявшись:

— Иван… Не ты объездчика?..

— Сдурел, что ли? — с досадой бросил Балаханов. — Не знаю даже, где его пристукнули!

— У оврага вроде…

— Я в тот день и в бору-то не был, — уже спокойнее ответил Иван. — Четвертого дня рубил. Слышал, у оврага тоже кто-то лес валит в два топора.

— Не видел кто?

Балахонов мотнул головой. Андрей задумчиво посмотрел вдоль улицы, негромко произнес:

— Черт! Не ко времени все энто. Приставу убийство полесовщика только на руку.

Первым побуждением Збитнева, увидевшего измочаленного урядника, было немедленно расправиться со смутьянами, которые посмели поднять руку на государственного человека. Он даже стал надевать шинель, однако, выслушав едва шевелящего губами Саломатова, передумал, кликнул супругу.

Артемида Ниловна по голосу мужа поняла, что что-то стряслось, выбежала в прихожую… и остолбенела.

— Боже мой! Федор Донатович! — всплеснула она руками.

— Не причитай! — оборвал ее Платон Архипович. — Воды нагрей и примочки приготовь.

Саломатов скривился, потрогал заплывший глаз:

— Не надо примочек, так заживет.

Мелко крестясь, Артемида Ниловна поспешила на кухню. Повесив шинель, Збитнев пригласил урядника в комнату, усадил на диван, налил водки в большой хрустальный фужер.

Водка обжигала разбитые губы, но Саломатов выпил ее одним глотком. Прокашлявшись, с яростью прошепелявил:

— Стражников собрать надоть. Всех в каталажку! Запомнил я тех, кто усердствовал!

Збитнев выдержал паузу и спросил:

— Кто, говоришь, верховодил?

— Заправлял-то Кунгуров, но сам не лез. Да Жданов однорукий… Он и револьвер выбил. А то бы я их!

— Как «выбил»? — подался вперед Платон Архипович.

Саломатов со злой обидой ответил:

— Обнакновенно. Колом по руке заехал…

— М-да… Стало быть, теперь у них еще и револьвер… Плохо, братец, плохо… Не следовало оружие оставлять…

— Дык, ясное дело… но против кола не попрешь…

— Понимаю, Федор Донатович, — смилостивился Збитнев, но продолжал укоризненно покачивать головой.

— Арестовать их всех надоть! — упрямо повторил Саломатов.

Платон Архипович помолчал, поцокал языком.

— Арестовать — штука нехитрая. Только что после этого делать будем? Мужик сейчас порченый. Особенно эти, с медалями да Крестами. Они ж по дороге домой революции нанюхались, листков всяких начитались, которые им в эшелонах агитаторы пачками подсовывали. На бессилие властей насмотрелись. Видели, как вольготно себя пролетарии чувствуют, самим свободы захотелось. Нельзя их трогать.

— Как «нельзя»? А далыле-то как жить, ваше благородие? Так и повадятся кажный день уряднику морду чистить! — возмущенно воскликнул Саломатов. — А морда у меня одна…

— А ты, Федор Донатович, глаза им не мозоль. Сиди дома.

— Сами велели убивца разыскивать, а теперь — сиди…

Збитнев повысил голос:

— Не препирайся! Убийством объездчика займусь я. А ты потихоньку собери самых надежных стражников, объясни, что вся эта смута не надолго. Пусть приглядывают да сообщают, коли мужики что серьезное надумают. Ясно?

— Слушаюсь, ваше благородие!

— Иди, Федор Донатович, на кухню, умойся, — уже мягче проговорил Збитнев. — Посчитаемся еще с твоими обидчиками.

7

Петр взбежал на паперть церкви, оглянулся. Народу на привокзальной площади почти не было. Припозднившиеся торговцы закрывали свои ларьки, скучали на козлах закутанные в тулупы извозчики, тер прихваченное морозцем ухо городовой.

Убедившись, что слежки нет, Белов снял шапку, перекрестился и шагнул через порог.

Кеха стоял в дальнем углу, и его лицо в колышущемся свете восковых свечей казалось донельзя набожным, а от этого — неузнаваемым.

— Здорово, — шепнул Петр.

— Наше вам… — не поворачиваясь, ответил Иннокентий.

— Замерз?

— Угу… Но седня лучше, чем вчера. Не так холодно.

Петр придвинулся ближе:

— Приходил кто-нибудь?

— А… Шляются всякие. Баба прибегала после обеда. Муж у нее счетоводом в Алтайском мукомольном товариществе работает.

Петр озадаченно нахмурился:

— Че она там делала?

Хмыкнув, Кеха покосился на него:

— Известно че… Сказал бы, да в церкви такое говорить не полагается.

— Да брось ты, — буркнул Петр недоверчиво.

— Ей-богу! — осенил себя широким крестным знамением Иннокентий. — Она еще Мышанкина на пороге в щечку чмокнула, а он энтак к ручке прильнул. Через забор видал.

— Больше никого не было?

— He-а… Сам он уходил, но с полчаса как вернулся. Сидит. Ставни заперты, свет горит.

Белов был слегка разочарован результатами наблюдения, но делать было нечего, нужно продолжать. В таких делах терпение просто необходимо.

— Передай Капитону, чтобы к восьми утра приходил.

— Покеда, — не глядя на Петра, прошептал Кеха и направился к выходу.

Подняв воротник полушубка и поглубже нахлобучив шапку, Петр прогуливался по Межениновской, стараясь не выходить на пятачки света, падающего от редких тусклых фонарей. Но вот со стороны станции показалась долговязая фигура. Петр сначала не обратил на нее внимания, однако, присмотревшись, узнав жандармского унтер-офицера Утюганова, Петр отступил в тень забора. Утюганов воровато глянул по сторонам и шмыгнул в калитку дома, за которым велось наблюдение.

Немного выждав, Белов перешел улицу, приблизился к дому, осторожно открыл калиточку палисадника. Стараясь, чтобы не скрипнул снег под ногами, подобрался по узенькой тропке к закрытым ставням. Прислушался, но ничего, кроме невнятного бормотания, не было слышно. Он затаил дыхание и прильнул к щели. Однако увидел лишь край стола и тарелку с грибами. Чья-то рука пронесла над столом бутылку, чуть позже в поле зрения Петра попала другая рука, воткнувшая вилку в соленый груздь.

Петр чуть не выругался вслух, вышел из палисадника и перешел на другую сторону Межениновской.

Часа через два оба унтер-офицера, пошатываясь и поддерживая друг друга, вывалили на улицу, направились к станции.

Петр последовал за ними.

Мышанкин и Устюганов влезли в извозчичьи санки.

Понимая, что сегодня никаких событий на явочной квартире жандармов не предвидится, Белов поспешил к сестре, с которой не виделся уже несколько месяцев.

8

Платон Архипович Збитнев неторопливо и с достоинством двигался по главной улице Сотниково. Степенность, с какой он вышагивал, была призвана показать крестьянам, что он, становой пристав, не придает особого значения происшествию у каталажки.

Завидев пристава, Маркел Ипатьевич Зыков еще за десяток шагов сорвал с седой головы шапку, одним этим уважительным движением отделяя себя от смутьянов.

— Здравствуй, Маркел Ипатьевич, — благодушно прогудел Збитнев, оценив лояльность степенного домохозяина. — Как торговлишка? Как самочувствие?

— Спасибо, ваше благородие, —