15. Смотрела “Выходной день Ферриса Бьюллера”, “Клуб «Завтрак»” и другие фильмы Джона Хьюза.

16. Если играет в лакросс, то на позиции нападающего. Если в нетбол, то снайпером. Больше любит забивать, чем бегать по полю.

17. Занимается балетом и/или йогой.

18. Садится на шпагат.

19. Ногти на ногах покрашены бледно-розовым лаком.

20. Немного веснушек только на носу, больше нигде.

21. Очень умеренно пользуется духами. НЕ “Пуазон” или что-нибудь вроде этого. Необычный аромат с нотами мха вроде “Живанши III”.

22. Пишет длинные письма настоящими чернилами. Предпочтительно синими.

23. Терпеть не может музыку гранж.

24. Терпеть не может группу “Bros”.

25. Терпеть не может песню “The Word”.

26. Разговаривает с лондонским или нейтральным произношением. НЕ с севера.

27. Носит платья в цветочек, без колготок и чулок, обута в балетки или парусиновые туфли.

28. Одевается в драные “Levi’s 501”. Но не драла их специально с помощью ножниц.

29. Любит носить мои свитера.

30. Хотя бы раз в жизни была в Индии.

31. Хочет изучать что-нибудь естественно-научное в университете. Желательно биологию/ботанику.

32. Чистая, не пахнет – ни рыбой, ни чем-нибудь другим.

33. Не вып.

34. Не рыгает – никогда.

35. За обедом из трех блюд никогда не съедает больше одного блюда.

36. Не курит и не принимает наркотиков. Бокал белого вина или шампанского иногда можно.

37. Не любит футбол, регби и крикет.

38. Плетет фенечки пастельных тонов.

39. Не любит кукол, плюшевых животных и пр.

40. Пони – ОК.

41. Маленькие уши.

42. Хорошо рисует, но не так, как будто ее учили в художественной школе.

43. Иногда в обед съедает немного шоколада или фруктов (но не то и другое одновременно).

44. Понимает, каково это – потерять мать.

В тот день, когда Пийали непреднамеренно гробит, то есть, нет, спасает, или нет, наверное, просто меняет свою жизнь, с утра все идет своим чередом. Это понедельник, так что он просыпается в коттедже у Флёр с легким чувством тошноты, которое всегда накатывает по понедельникам. Если бы это чувство нужно было назвать одним словом, подошло бы слово “опоздал”. Гомеопат Пи (резкий вдох, паника, они сегодня встречаются? Если да, то он безнадежно опоздал, но нет, нет, выдох, все в порядке, он перенес прием на четверг из-за неполадок с машиной) в последнее время работает с ним на уровне его главного слова. Она говорит, что у каждого человека есть одно слово, в котором заключена главная тема всей его жизни, или основная ее дилемма, то, что все усложняет и особенно беспокоит. Это похоже на писательскую теорию, о которой Пи где-то недавно прочитал, – суть каждого персонажа можно выразить одним-единственным словом: могущество, власть, безопасность, успех. Если знать это слово, персонаж никуда от тебя не денется, не расшатается и не выйдет из-под контроля.

А вот в реальной жизни (во всяком случае, так считает его гомеопат и, конечно же, все обитатели “Дома Намасте”) нужно стремиться к тому, чтобы избавиться от этого своего основного слова, стереть его, уничтожить, найти и обезвредить, заменив на любовь, мир или что-нибудь еще такое же мягкое и симпатичное. И что потом? Ходить всю жизнь с блаженной улыбкой на лице, распевать мантры, одеваться в некрасивую одежду и пробуждать во всех чувство вины? А что такого уж плохого в нормальных искренних страданиях? Ведь, если ты страдаешь, значит – живешь, значит, ты настоящий и свободный. Осознанность, которой Флёр ушла кого-то обучать, оставив Пи одного в этой просторной пуховой постели, впитавшей запах ее волос и духов, похоже, существует для того, чтобы превратить тебя в кроткое животное, которое целыми днями стоит себе посреди поля, ни на что не жалуется, не крушит заборов, не…

Пи не пишет свои книги на уровне слова. А некоторые умеют это делать. Их предложения гарцуют, подобно счастливым лошадкам, пока не попадается вдруг такое слово, которое неудачным гвоздем из подковы впивается лошади в ногу, та встает на дыбы, сбрасывает наездника и уносится прочь. Писать на уровне слова – разумно, но это может делать всякий, у кого есть под рукой неплохой словарь. Раньше Пи хотел вместо этого писать на уровне предложения, как Хемингуэй и Карвер, – правда, потом выяснилось, что предложения за Карвера, кажется, писал кто-то другой – редактор, что ли? Как там его звали… Да, точно, редактор, и Пи собирался рассмотреть этот случай со студентами на курсе литературного творчества, но забыл вовремя заказать ксерокопии, и… Теперь, когда Пи пишет (а это происходит нечасто, потому что жизнь вечно лезет из всех щелей), он делает это на уровне события, как Толстой в своей “Девочке и грибах”. И эту историю, кстати, тоже надо бы отксерокопировать, но… Пи зевает. По крайней мере, осознанность избавляет от ненужной болтовни. И все равно она его бесит. Правда, на прошлой неделе он отправил одного студента на занятия йогой. Но это ничего не значит. Йога – тоже страдания. Йога – ладно. Проблема во всей остальной чуши, которую они навыдумывали.

Пи делает стойку на голове, просто чтобы убедиться, что не разучился. В спине что-то смещается, когда он опускает ноги.

Горячий душ. Флёр такого горячего не вытерпит. Вернуть регулятор в прежнее положение, которое она установила? Нет. Пускай тоже немного пострадает, когда решит принять душ. Нормальной еды для завтрака у Флёр не бывает, один только птичий корм и холодный обезжиренный йогурт, поэтому, одевшись, Пи идет в главное здание и встречает на кухне Блюбелл – она уже собирается готовить дал к обеду. Опоздал. Опоздал. ОПОЗДАЛ! Да-да-да, но вид Блюбелл внушает спокойствие, и к тому же, если он съест толковый горячий завтрак, можно будет обойтись без обеда – получается, что он сейчас даже экономит время, хотя сегодня все равно нет никаких дел, кроме разве что необходимости опять начать новый роман и сходить за продуктами, чтобы у Кам было все, что нужно для ужина, а Нине было что положить в ланч-бокс, теперь она называет второй завтрак “ланч”, а не “тиффин”, как раньше, и, когда он предложил свозить ее в Индию, ответила что-то вроде: “Ну можно, ага”, – и давай ныть про бикини и голые плечи и про то, что в эти отсталые страны нельзя ездить на каникулы, ведь там даже толком не позагораешь.

Блюбелл готовит меду вада – его любимые. Горячие, мягкие несладкие пончики из черного дала и специй… Это блюдо из Южной Индии, значит, она готовит его специально для него. Когда Пи только приехал и поселился у них, Блюбелл нашла очень много рецептов и научилась все это готовить, чтобы он чувствовал себя как дома – впрочем, этого так и не произошло. Пи подозревает, что меду вада готовятся во фритюре, а значит, ему не следовало бы их есть, но ведь бобовые – это полезно, правильно? Блюбелл подает их с кокосовым чатни и самбаром, в котором, на вкус Пи, чересчур много тамаринда. Дальше – миска свежих фруктов с половинкой фисташкового кулфи, приготовленного сегодня в виде передней панели Тардиса[31]. Две чашки кофе. В дурацком поезде, на котором ему придется ехать из-за поломки машины, кофе не будет. А Флёр не водит машину, следовательно, машины у нее нет, и Пи нечего у нее одолжить. Женщины, что с них возьмешь.