Кабинет невролога располагался в старинном здании на виа Толедо. В приемной царил образцовый порядок, к услугам пациентов, ожидающих своей очереди, на столике лежали книги по философии. Сам он оказался абсолютно лысым и невероятно говорливым коротышкой, который, по-моему, млел от звука собственного голоса — пациенты явно интересовали его значительно меньше. Он осматривал Лилу, продолжая болтать со мной, задавал ей вопрос и, не слушая ответа, пускался в глубокие рассуждения на посторонние темы. Вскоре он небрежно сообщил, что с нервной системой, как и с сердцем, у Лилы все в порядке. «Но, дорогая синьорита Греко, — добавил он, — мой коллега совершенно прав. Организм сильно истощен, поэтому страсти и эмоции берут верх над разумом. Надо укреплять тело, тогда и к душе вернется покой». Он выписал неразборчивым почерком рецепт, вслух уточнил названия лекарств и дозировку и перешел к советам. Для расслабления он рекомендовал долгие прогулки, но не на побережье, а в лесу, лучше всего где-нибудь в Каподимонте или Камальдоли. Велел побольше читать, но только днем, ни в коем случае не вечером. Сказал о пользе ручного труда, хотя одного взгляда на руки Лилы хватило бы, чтобы понять: этого дефицита она не испытывает. Когда он дошел до вязанья и его благотворного влияния на нервную систему, Лила заерзала на стуле и вдруг его перебила:

— Раз уж мы все равно здесь, не могли бы вы выписать мне противозачаточные таблетки?

Невролог нахмурился, я тоже смутилась — что за странная просьба?

— Вы замужем?

— Была.

— В каком смысле?

— Я ушла от мужа.

— Но вы замужем?

— Если угодно.

— У вас есть дети?

— Есть сын.

— Всего один?

— Мне и одного достаточно.

— В вашем состоянии беременность была бы очень кстати: это лучшее лекарство для любой женщины.

— А я знаю женщин, которых беременность разрушила. Лучше выпишите мне таблетки.

— По этому вопросу вам следует обратиться к гинекологу.

— А вы только в нервах понимаете? А про противозачаточные средства даже не слышали?

Врач рассердился. Уже на пороге, наградив нас очередной порцией болтовни, он дал мне адрес и телефон женщины-гинеколога, работавшей в медицинской лаборатории на виа Понте-ди-Таппиа. «Обратитесь к ней», — посоветовал он мне, будто это я интересовалась противозачаточными, и простился. Когда мы вышли из кабинета, секретарша потребовала оплатить прием. Как выяснилось, невролог не входил в число лиц, готовых сделать Аделе одолжение. Я расплатилась.

На улице Лила дала волю гневу.

— Даже не подумаю принимать то, что мне прописал этот говнюк, — кипятилась она. — А что у меня мозги набекрень, я и без него знаю.

— Что за чепуха, — возразила я. — Но решать, конечно, тебе.

— Против тебя я ничего не имею, — смущенно пробормотала она, — только против медиков.

Мы шли в направлении виа Понте-ди-Таппиа, но дружно делали вид, что просто гуляем, а не идем к врачу. Она то замолкала, то снова начинала передразнивать невролога; ее горячность казалась мне добрым знаком: к ней возвращалась жизнь.

— Так что у вас с Энцо? — спросила я.

— У нас все по-старому.

— Тогда зачем тебе таблетки?

— Ты что, тоже знаешь про такие таблетки?

— Да.

— Принимаешь?

— Нет, но буду принимать, когда выйду замуж.

— Ты не хочешь детей?

— Хочу, но сначала надо написать вторую книгу.

— А твой жених знает, что ты не хочешь детей сразу?

— Я ему скажу.

— Ладно, пошли к этой тетке. Пусть выпишет таблетки нам обеим!

— Лила, это ж не карамельки, чтобы их просто так глотать. Если у вас с Энцо ничего нет, не надо их принимать.

— Пока ничего нет, — сказала она, прищурившись, — а там — кто его знает.

— Ты это серьезно?

— А что, думаешь, не стоит?

— Что ты! Наоборот!

Мы нашли телефонную будку на виа Понте-ди-Таппиа, позвонили врачу, и она сказала, что готова принять нас прямо сейчас. По дороге в лабораторию я не скрывала, что рада намерению Лилы сблизиться с Энцо, и мои слова явно улучшили ей настроение. Мы болтали, как когда-то в детстве, дурачились и полушутя, полусерьезно спорили, кто будет говорить с врачом. «Давай ты, у тебя лучше получится. — Нет, лучше ты, ты одета приличней. — Да мне-то спешить некуда. — Да и мне тоже. — Тогда зачем мы вообще туда идем?»

Врач в белом халате встретила нас в дверях. Это была симпатичная женщина со звонким голосом, которая сразу пригласила нас в кафетерий, как старых подруг. Она несколько раз повторила, что вообще-то она не гинеколог, но очень подробно нам все объяснила и дала массу практических рекомендаций. В какой-то момент мне стало немного скучно ее слушать, зато Лила оживилась, задавала все более откровенные вопросы, возражала, снова о чем-то спрашивала и отпустила пару ироничных комментариев. Они очень понравились друг другу. В конце женщина выписала нам по рецепту и категорически отказалась от денег. «Это мой долг», — просто сказала она и добавила, что у нее есть еще несколько друзей, которые занимаются тем же. Ей пора было возвращаться на работу, и, прощаясь, она сердечно нас обняла. Когда мы вышли на улицу, Лила сказала серьезно: «Есть же на свете хорошие люди!» Она выглядела довольной — я давным-давно не видела ее такой.

Несмотря на хвалебный отзыв редактора, «Унита» не спешила печатать мою статью. Я уже начала волноваться, что они передумали. Но на следующий после визита к неврологу день, явившись, как обычно, рано утром к киоску за газетой, я наконец увидела статью. Я боялась, что ее сократят и запихнут в рубрику местных происшествий, но нет: статья красовалась на полосе, посвященной внутренней политике, целиком, подписанная моим именем — я аж вздрогнула, будто меня укололи иголкой. Позвонил довольный Пьетро, за ним Аделе, которая сказала, что статья очень понравилась ее мужу и даже Мариарозе. Полной неожиданностью для меня стали звонки с поздравлениями от директора издательства, двух известнейших писателей, печатавшихся там же, и Франко — Франко Мари: тот выпросил у Мариарозы мой номер. Он говорил со мной уважительно, подчеркнул, что гордится мной, что я провела блестящее расследование положения рабочего класса и что в ближайшее время он надеется увидеться со мной, чтобы обсудить эту тему. Я каждый день ждала, что и Нино как-то даст о себе знать, одобрит мои усилия, но этого, к большому моему огорчению, так и не произошло. Молчал и Паскуале; впрочем, он из принципа давно бросил читать партийную газету. Зато звонок редактора «Униты» меня обрадовал: тот сообщил, что его коллеги высоко оценили мой текст, и своим насмешливым тоном пожелал мне купить пишущую машинку и продолжить начатое.