Ах, да, рыцарь Парис! — узнал, наконец, он. Жених его маленькой жены… Этот-то что тут делает?

— Долго ждал! — повторил рыцарь. — Я знал, что ты придешь к гробу Джульетты. Рано или поздно — придешь!

Гроб Джульетты? Значит, все-таки, гроб…

Отчаянье снова плеснулось в душе горькой морской волной. Но — придало силы и заставило выпрямиться.

— Уходи, рыцарь! Я не хочу тебе зла, — глухо сказал Ромео.

— Зла? Мне? Все зло ты мне уже сделал! Ты, мальчишка, щенок, разрушил мою любовь! Ты соблазнил мою невесту!

— Твою? Невесту? Она жена мне! И уходи, рыцарь, добром прошу! Я пришел проститься с женой, и мне нет дела до остальных!

— С женой? Вот как?! Скажи лучше — со вдовой!

Парис неторопливо, уверено поднял перед собой длинное жало меча. Ромео тоже выхватил свой клинок.

Боевой рыцарский меч тяжелее и длиннее обычной городской шпаги. И был он в умелых руках. Ромео пришлось больше уворачиваться от выпадов рыцаря, чем отражать удары. Конечно, это не Тибальт…

Воин Парис с детства учился владеть мечом, с тех пор, как у малыша хватило сил поднять сталь. Сейчас лишь природная ловкость и глазомер Ромео позволяли ему ускользать от тяжелых, резких ударов. Да, гнев и отчаянье придавали сил, но где-то в глубине души Ромео сознавал, что их поединок не продлиться долго. Парис сильнее, опытнее, и оружие у него лучше.

Впрочем, теперь уже все равно! Раз Джулии нет…

Парис тоже чувствовал свое превосходство. Не торопился, играл с ним как кошка с мышью, загадочно усмехаясь. Две раны он уже нанес Ромео — левый бок явно набухал кровью, и бедро саднило. Может, меч ужалил и больше, юноше некогда было разбирать.

— Когда Джульетта встанет из гроба, я покажу ей твою отрубленную голову! — вдруг начал говорить Парис в перерывах между ударами. — Объясню, что она снова свободна. И может теперь выполнить обязательства чести — стать моей! Моей женой — как было обещано мне ее семьей! Этот долг ей придется заплатить, клянусь честью воина!.. Что же ты не нападаешь, юнец, что ты все убегаешь, мечешься, как ошпаренный пес…

Его каменное, загорелое, обветренное лицо оставалось все таким же невозмутимым, он даже не запыхался в обычных выпадах и атаках, но глаза сверкали в свете бледной луны и губы кривились.

Да он безумен! — вздрогнул Ромео от ужасной догадки. Он просто спятил!

— Восстанет из гроба?! — вскрикнул юноша. — Когда это мертвые вставали, рыцарь?! Уж не про Страшный ли Суд ты говоришь?!

Показалось, рыцаря удивило его восклицание. Настолько, что он замешкался, и очередной выпад задержался.

Я, сеньоры и сеньориты, когда-то сам показал Ромео этот прием. Меч соперника уходит вниз, а ты — на него. Только быстро, очень быстро, пока еще сила удара еще тянет вниз чужой клинок! Тут, главное, отринуть обычный страх перед сближением с противником, тогда его тело от груди и выше на миг открыто перед тобой…

Клинок Ромео глубоко и мягко вошел в грудь Париса. И юноша, оставив рукоять, отскочил.

Рыцарь с клинком в груди сделал еще несколько шагов. Еще пару раз махнул мечом. Впрочем, увернуться было уже легко, силы в этих ударах не было.

— Мальчишка, ты убил меня… — не сказал, а, скорее, прошипел Парис. — А ведь ты даже не знаешь…

Изо рта у него хлынула темная как деготь кровь. Рыцарь упал и умер.

Ромео, все еще дрожа от возбуждения схватки, не обратил внимания на его последние слова. Искать у безумца логику — все равно, что намазывать лунный свет на краюху хлеба. Он, словно ожидая других опасностей, в сущности, не отдавая себе отчета, что делает, вырвал из груди рыцаря свой клинок. Так и вошел в склеп — с окровавленным, обнаженным оружием…

* * *

Что ты там бормочешь, Альфонсо? Говоришь, поторопился парень прирезать самого себя над гробом любимой?

А ты дурень, поставь себя на его место. Израненный, окровавленный, он видит в склепе гроб с телом любимой, со скинутой еще Парисом крышкой… Может ли он ожидать, что его любовь скоро воскреснет, как библейский Лазарь? Тебе бы на его месте такое пришло в голову?

Правильно, меньше всего он этого ожидает! К тому же, не забудь, дурачок, перед склепом уже остывает убитый им Парис. А убийство рыцаря герцога — не чета мести Тибальту! Оно делает Ромео настоящим преступником. Ночью, без свидетелей — пойди, докажи, что не виноват! И, значит, он теперь враг Дела Скала и изгнанник уже всерьез, без надежды на возвращение домой!

Поторопился вставить шпагу между камней и кинуться на нее грудью? Пусть так… Но многие бы на его мести увидели другой выход? В его-то состоянии и настроении? Без любви, без друзей, без родины — зачем ему жить…

То-то!

Дальнейшее вы, думаю, помните. Когда Джульетта очнулась от адского зелья, увидела перед собой бездыханное тело любимого со шпагой в груди, она тоже предпочла не жить. Эта хрупкая девочка сама перерезала себе горло кинжалом. Тяжелая смерть, я видел, как умирают от таких ран, хрипя и истекая кровью…

Буду как солдат! — сказала она когда-то…

И стала, пусть сорок чертей застрянут у меня в глотке!

* * *

А теперь вспомните мои предыдущие рассуждения о разделении жанров… Подумать, так получается, вся трагедия случилась из-за смешной, нелепой борьбы отца Джузеппе с собственным мехом вина. Из-за чего он так и не смог донести до Ромео полное послание отца Лоренцо, и тот не усомнился в смерти любимой…

Вот и ответьте мне теперь — можно ли в нашей жизни разделить трагичное и смешное, как, скажем, отделить друг от друга берега реки?..

То-то!

* * *

Потом, не знаю, откуда, пошла молва, будто бы сам герцог Делла Скала печально остановился над трупами влюбленных и значительно произнес: «Да, господа… Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте!».

По крайней мере, так представляют в ярмарочных балаганах, где простаки утирают слезы и растроганно хлопают в ладоши.

На самом деле, герцог ничего подобного не говорил. Он вообще не имел привычки шататься с утра пораньше по кладбищам. Меланхолия — не в натуре этого жизнелюбивого господина.

Я сам был свидетелем, Его Сиятельству доложили о ночном происшествии на кладбище, когда он изволил завтракать печеным гусем, нашпигованном яблоками и мандаринами. Трапеза запивалась легким белым вином, и герцогу было совсем не до грусти.

Надо отметить, сам доклад смотрителя кладбища, выглядел так же путано, как диагноз лекаря из Болоньи по поводу прыща на носу. Во-первых, на кладбище, у гробницы семьи Капулетти, обнаружен труп рыцаря Париса, со следами боя и смертельной раной, обстоятельно рассказывал страж мертвых. По всему видать, Ваше Сиятельство, что покойный с кем-то сражался и был побежден. Во-вторых, в гробнице был обнаружен Ромео Монтекки, тоже покойный, и тоже со следами сражения на одежде и теле. Что интересно, Ваше Сиятельство, Ромео заколот в сердце собственной шпагой. Выходит, он тоже дрался. Но с кем? Можно предположить, что с покойным рыцарем Парисом, но тогда невозможно предположить, как Парис ухитрился убить его, если он к тому времени уже был покойным… Я так рассуждаю Ваше Сиятельство, что если оба покойные, то угробить друг друга…